«Это было похоже на плохое кино. Ни разу не клево. Куча мажоров отвалила кучу бабок за первоклассное же­лезо и тактические занятия и думает, что они группа спецназа. Да какие там из нас спецназовцы! Просто банда хо­рошо вооруженных мудаков, которым надо попробовать свои игрушки в деле и кого-то угробить. Наркодельцы про­сто всех нас устраивали этически типа».

Каждый раз, когда в ответах Колхеппа фигурировали другие люди, к примеру, его родители, меня поражала реа­листичность и точность его описаний. Возможно, он не совсем понимал, почему делал некоторые вещи, но что и как выглядели вполне достоверно.

Это не значит, что Тодд считал себя жестоким хищником. В его понимании, еще до преступлений у него созда­вались определенные отношения с некоторыми из его жертв. На вопрос о том, какие действия сексуального харак­тера и в каком порядке совершались в ходе преступления, он написал, что они с соседской девочкой «занимались петтингом и взаимными ласками еще до всего этого». [Жертва полностью отрицала это.] О своем самом последнем по времени преступлении он написал: «Кэлу познакомили со мной в стрип-клубе, потом она стала моей проститут­кой. [Она отрицала это.] То ли мы поужинали вместе, то ли она рассказала, какие расходы ей приходится нести».

Отвечая на вопрос «Каким образом обследуемый контролировал жертву в дальнейших эпизодах насилия?», Колхепп добавил:

«По поводу Кэлы нужно объяснить. Когда она под кайфом закатывала сцены, нужно было продемонстрировать оружие и показать могилу, которую я для нее выкопал. Когда я застрелил Чарли, она была не слишком напугана, ско­рее, обескуражена, а потом быстро сообразила, что может из этого извлечь для себя. Кэла возбудилась и стала рассказывать, какие у нее есть фетиши и сексуальные фантазии. А мне просто было не нужно, чтобы она в поли­цию побежала. Вообще-то, наверное, Кэла первым делом помчалась бы к своему барыге. Цепи и контейнер на ночь были нужны для моего спокойствия. В течение дня она в основном была без привязи, но я держал оружие на­готове, если Кэла была без наручников. Ее вполне устраивало, если я буду покупать ей всякое барахло, уделять внимание и снабжать всякими колесами. Чарли она и не вспоминала толком, зато хорошо помнила, что я ей купил, а что не купил. Кэла хотела секса, внимания и наркотиков. По поводу наркотиков я ей отказал. Пару раз отказывал ей в сексе, тогда она бесилась и была недовольна, что я не подыгрываю ее сексуальным фантазиям. Все это было неправильно, и это я во всем виноват. Просто я о том, что всякие эти фантазии были ее инициативой, а не моей».

Как и многое из того, что мы слышим от жестоких преступников, это заявление нуждается в более детальной интерпретации. Во-первых, давайте сразу оговоримся, что вне зависимости от того, что рассказывает Колхепп о реакции Кэлы на убийство Чарли, женщина наверняка была в ужасе и боялась за свою жизнь, особенно после того, как ей показали вырытую для нее могилу. Во-вторых, все ее просьбы и поступки несомненно были частью страте­гии выживания. В вопрос о том, просила ли она достать ей наркотики, можно не углубляться, но если между ней и Колхеппом некогда уже существовала сексуальная связь, вполне естественным с ее стороны было бы попробо­вать вернуться к их тогдашним ролям и «нормализовать» отношения. В этом случае он не считал бы ее угрозой, ко­торую следует устранить, как это было с Меган Кокси. А с учетом проведенного в неволе времени меня не удивля­ет, что она «бесилась». Как бы страшно ей ни было, но невозможно не выплеснуть реальные эмоции, когда ты на­столько долго находишься в плену в состоянии полной неопределенности. Не уверен, что она употребила бы слово «устраивало» применительно к своему заточению в транспортном контейнере.

Все это понятно, но что же тогда Колхепп рассказывает нам на самом деле?

Прежде всего он заявляет, что, учитывая свой плохо закончившийся опрометчивый безрассудный поступок в пятнадцатилетием возрасте, не считает себя насильником или садистом. Сопоставьте это с Джозефом Кондро, ко­торый без проблем воспринимал в свой адрес эти определения, поскольку они точно отражали его сущность.

Несмотря на то что оба убивали, Колхепп не испытывал к таким, как Кондро, ничего, кроме презрения. Он во­все не считал себя извращенцем. «Она хотела от меня разных ролевых игр, а я не стал». Как он пишет далее, невзирая на предполагаемые фантазии Кэлы, «цепи/наручники были только для контроля. Никаких инородных предметов, никакой порки, никаких отшлепываний». Он признается, что «на первой неделе установил в контейнере камеру слежения, чтобы видеть, чем она занимается», но уверяет, что «только в целях безопасности, а не вуайе­ризма».

Его самовосприятие играет крайне важную роль. Тодд с легкостью признается в убийствах и даже «мужествен­но» соглашается, что это было неправильно, но насилие над женщиной не вписывается в его представление о се­бе. Колхепп пишет: «Когда Кэла начинала дурить, я просто оставлял ее в покое и уходил заниматься своими дела­ми в другое место». Иначе говоря, единственным наказанием, которое он ей устраивал, было лишение общения с ним. На вопрос: «Наличие нарушений половой функции во время насилия» он ответил: «Не было».

Даже признание в сексуальном насилии над Кэлой объяснялось требованиями момента: «Полностью признаю вину в убийстве и похищении. В изнасиловании Кэлы не виновен, но для меня не было смысла торчать в СИЗО до бесконечности, отбиваясь от обвинения, которое все равно никак не изменило бы мою судьбу». В доказательство своей правоты ниже он указывает, что «жертвы изнасилований не просят предоставить им вибраторы и стрипти- зерский шест». По его утверждению, в ответ на просьбы Кэлы все это он ей купил. Тодд как бы говорит примерно следующее: «Нуда, я похитил привлекательную молодую женщину, убил ее бойфренда и держал ее на цепи в кон­тейнере в лесной чащобе, где регулярно занимался с ней сексом. Но не потому, что я какой-то извращенец, всему этому были разумные объяснения. Ну а что касается секса, то он происходил по обоюдному желанию, а когда кто- то из нас не хотел, мы им и не занимались. Мало того, я ей еще и покупал все, что она хотела». Как и на допросах, Колхепп всячески подчеркивает свою «адекватность».

Отвечая на вопрос о проявлениях садизма во время насильственных действий, он не ограничивается простым «не было», а пишет следующее: «Никакого садизма. Пусть этого никто и не заметил, но я выбирал способы и бое­припасы так, чтобы убийство было эффективным и молниеносным. Хотя это в основном было ради моего спокой­ствия, но в то же время облегчало их страдания. Делать человеку еще больнее - перебор». Ниже Тодд пишет: «Ни насилие, ни ощущение власти меня не возбуждают». В одном из разделов протокола задается вопрос: «Какие-либо другие серьезные перемены?» Имеются в виду стрессоры, повлиявшие на решение совершить насильственное преступление. Здесь Колхеппу понадобилось существенно больше места, чем было в форме: «Постоянные пробле­мы с работой в компаниях из-за присутствия в списке сексуальных преступников - это вечно источник сильного стресса. В день покупки мотоцикла умерла бабушка: мама с дедушкой поскандалили». А что касается первого из­насилования: «Проблемы с отцом и беспрерывные физические и моральные оскорбления».