– Да, – ответил Никита.

– Что ты думаешь делать дальше?

– Я готов пережить ломку дома.

– Может быть, ее не будет?

– Будет. Мне говорили, что ломка при героиновой зависимости самая страшная, но я готов все выдержать, – заявил Никита, подумав о Диане.

– Я буду рядом с тобой. Сейчас я позвоню по телефону заведующей и попрошу отпуск на десять дней, – рассуждала Вероника. – Думаю, что надо проконсультироваться у нарколога.

– Я же сказал: никаких врачей! Я сам справлюсь! – нервно воскликнул Никита. – Если ты позвонишь наркологу, то я вообще уйду из дома!

– Хорошо, я просто буду рядом с тобой в тяжелую минуту. А теперь пойдем завтракать.

– Не хочу, меня тошнит, и нет аппетита.

– Тогда и я не буду, – сказала Вероника. – Принесу тебе минералки.

Вероника дала сыну воды. Она заметила, что исчез телевизор, не появился на своем месте ноутбук, но решила не нагнетать обстановку. Это все пустяки по сравнению с тем, что случилось с ее сыном. Сейчас надо набраться спокойствия, чтобы вместе пережить его боль.

– Ты еще пишешь книгу? – спросила она.

– Да.

– Ты обещал мне дать почитать, – напомнила она.

– На столе лежит лист с последними записями, – сказал Никита. – Прочитай мне, а то я уже забыл, о чем писал.

– Сам написал и забыл?

– Мама, ни о чем не спрашивай. Просто читай вслух.

Вероника села удобнее в кресло напротив сына и начала читать.

«Черный тополь.

Я помню, как возводился этот дом. Я был совсем ребенком, маленького росточка, когда строители начали рыть котлован под фундамент. Я был маленьким и беззащитным, всегда дрожал листочками, когда около меня крутился мощный бульдозер, рычали машины и бегали строители. Но люди заметили меня и пожалели. Я выжил после возведения дома, а потом напротив него начали строить ряд гаражей. Хозяин гаража, около которого я рос, тоже пожалел меня, хотя я находился почти у ворот и мешал проезду. Хозяину нужно было изловчиться, чтобы попасть к своему гаражу на мотоцикле с коляской, но он любил меня. В знойное лето он приносил из дома ведро воды и давал мне напиться. С каждым годом я рос, становился более могучим и сильным. Я любил своего хозяина. Когда палило солнце, я закрывал его своей тенью. Ему нравилось сидеть в моей тени на табурете. Он сидел даже тогда, когда лил дождь, – я прятал его от дождя. Я прожил много лет и многое увидел на своем веку. Я видел, как одни жильцы выезжали из дома, другие – заселялись. Я видел беременных женщин, а потом наблюдал, как растут их дети. Я видел смерть жильцов дома. Покойников в гробу часто ставили для прощания под моими ветками, и я затихал вместе с людьми в их скорби. В один из дней я затрепетал каждым листком, увидев в гробу своего друга. Плачут ли деревья? Никто этого не видел, но они умеют плакать. Я – живое существо. И пусть я не наделен языком, но и не лишен чувств боли, скорби, печали и счастья. У меня нет вен и артерий, но по моим клеткам тоже течет целебная жидкость».

– Я поражена, – сказала Вероника. – У меня просто нет слов! Как можно смотреть на мир взглядом черного тополя?

– Ты читай, читай дальше, – подгонял Никита.

– «Через какое-то время около гаража появился новый хозяин. Я сразу почувствовал его черную душу. Мужчина часто ходил вокруг меня, оглядывая со всех сторон. Мне становилось страшно, и мои листочки мелко дрожали. Однажды он принес топор и срубил часть коры возле моих корней. С каждым ударом топора я вздрагивал. Мне хотелось кричать от боли, но у меня нет голоса. Мне было так больно, как больно было бы человеку, у которого заживо сдирают кожу. Но он не мог слышать мою боль, этот бессердечный человек. Ветер дул на мои раны, и боль немного утихала. Я знал, что вскоре умру. Скажете, деревья не умирают, они засыхают. А если бы вам не давали воды? Вы бы тоже медленно и болезненно умирали от жажды. Лучше бы уже он сразу зарубил меня топором! Шли дожди, мои могучие корни жадно впитывали из земли влагу, а я не мог пить! Можете представить: перед вами стоит сосуд с прохладной водой, а вам не дают напиться? Перед тем как засохнуть и упасть на землю, плакал каждый мой листочек, а жестокий человек ходил вокруг, довольно посматривая на мои ветки. Однажды начался ураган, и я умолял ветер, чтобы он помог мне быстрее отмучиться, вырвав меня из земли с корнем. Ветер выл, трепал мои ветки, но у него не хватило сил – слишком крепко я врос корнями в жизнь. Я умираю. Медленно. Каждый день понемногу. Мне уже не страшно умереть, но я люблю жизнь! Я люблю вас, люди!» – дочитала Вероника и вытерла слезы.

– Не могу, – сказала она. – Никита, я не думала, что ты способен так тонко чувствовать. Никогда бы и в голову не пришло, что я могу плакать от жалости к дереву. Ты уже придумал название своей книги?

– Я назову ее «Власть жизни и смерти», – ответил он. – Возможно и такое название – «Я подарю тебе жизнь», – прибавил он.

Никита потерял счет времени. День сменялся ночью, но он был вне времени. Он подолгу чихал, икал, у него текло из носа и глаз. Он блевал даже тогда, когда не было чем. Дико болел от спазмов желудок, но он не мог ни пить, ни есть. Его мучила нестерпимая боль во всем теле, какая-то невидимая сила выкручивала суставы. Он кричал, когда мышцы рук и ног сводило от судорог. Сплошная дикая боль! Он стонал, когда тело переставало его слушаться и корчилось в спазмах. Он пытался двигаться, потому что не мог лежать на месте, но руки и ноги не подчинялись ему, они выворачивались в суставах, и он натыкался на мебель, больно бился и опять кричал от боли. Никита не хотел, чтобы кто-то смотрел на его муки, и попросил мать не заходить к нему в комнату.

– Я не брошу тебя, – плача, говорила Вероника.

– Прошу тебя, – умолял он, – выйди и запри меня в комнате, иначе я сорвусь, убегу и уже больше не выдержу.

Вероника принесла ему два ведра. Одно поставила на балконе.

– Это будет твой туалет, – сказала она.

Второе пустое ведро она оставила около кровати. На столе, где когда-то стоял ноутбук, Вероника поставила вазу с яблоками и печеньем и несколько пластиковых бутылок с минеральной водой.

– Я буду просить выпустить меня, – сказал Никита, тяжело дыша, – не открывай ни при каких моих мольбах.

Вероника молча кивнула.

– Не выпускай меня, даже если я буду стучать в дверь, – добавил он. – Если буду что-то обещать – не верь мне, все равно обману, ведь я наркоман.

– Я все поняла, – прошептала она, – я знаю, ты сильный, ты справишься.

– Мама, – остановил ее Никита, – если ты меня пожалеешь… жалостью ты можешь меня угробить.

– Я тоже выдержу, – пообещала Вероника и улыбнулась.

Она вышла и повернула ключ в замке.

…Океан боли и абсолютная невозможность расслабиться. Ему хотелось заснуть, но он не мог отключиться. Вместо привычного расслабляющего кайфа – нечеловеческая боль. Раздражало все: мебель, гул за окном, ведро около кровати, и даже сам он был раздражителем. Боль. Стул, брошенный со злостью в дверь. Ночь или день? День или ночь? Вода. Рвоты. Забвение или потеря сознания? Нет ощущения реальности. Реальность – это сплошная боль.