Мне довольно часто приходилось слышать высказывания, что столь плачевные результаты деятельности американской военной администрации, мол, связаны с проникновением коммунистов в ее состав. Генерал Макартур был об этом также осведомлен, да вопрос этот возник и во время нашей дискуссии. Если я понял его правильно, он не считал невозможным, что в числе нескольких тысяч сотрудников администрации могли быть и члены компартии. Вот его слова: «По всей видимости, таковые у нас есть. Имеются они и в военном министерстве, и в Госдепартаменте. Но это большого значения не имеет».

Таким образом, он считал, что при их небольшой численности и незначительном влиянии коммунисты играли несущественную роль.

У меня нет никаких данных для оценки политического влияния коммунистов на деятельность американской военной администрации в Японии. Если бы правительственные учреждения оценивались по степени влияния коммунистов на их деятельность (лично я об этом не думал, однако в Вашингтоне одно время шли разговоры на эту тему), то к военной администрации в стране предъявлялось бы гораздо больше претензий, чем к Госдепартаменту. Его сотрудникам повезло, что во главе последнего стоял генерал, а не гражданское лицо. В противном случае и их не обошли бы подозрительность и осуждение со стороны конгресса, в особенности в лице ныне покойного сенатора Джозефа Маккарти. (В то время по Соединенным Штатам прокатилась волна «охоты за ведьмами», коснувшаяся всех без исключения правительственных ведомств.)

По возвращении в Вашингтон я представил госсекретарю доклад, в котором изложил, естественно, гораздо подробнее, чем упомянул здесь, обстановку, сложившуюся в Японии. В заключение дал целый ряд рекомендаций по принятию необходимых мер.

Степень контроля военной администрации за деятельностью японского правительства должна быть ослаблена. Японцев следует поощрять к большей самостоятельности и независимости, не навязывая новых законодательных реформ. Главенствующей должна стать реформа по возрождению экономики. Чистка должна проводиться более лояльно и закончиться по возможности быстрее.

Оккупационные расходы необходимо сократить, репарации приостановить вопреки возможной оппозиции некоторых членов дальневосточной комиссии. Расчеты по имущественным претензиям должны быть упрощены и ускорены.

В ближайшее время не следует торопиться с подписанием мирного договора, обратив основное внимание на создание условий, при которых японцы будут в состоянии взять на себя груз независимости. К началу переговоров о мирном договоре должен быть составлен его новый проект – весьма кратко, в общих чертах и без карательных мер. (В Госдепартаменте циркулировал проект договора – весьма объемный, с хитроумными юридическими формулировками и большим количеством санкций.)

После подписания мирного договора нам следует оставить в Японии определенное количество войск, но их численность, стоимость содержания и влияние на общественную жизнь и экономику должны быть сведены до минимума. Оставим ли мы свои вооруженные силы, базы и другие военные объекты в Японии после заключения мирного договора – необходимо будет рассмотреть в будущем. Однако уже сейчас надо принять решение, что мы еще долгое время будем оставаться на Окинаве и вместе с тем примем все необходимые меры по восстановлению экономической стабильности и созданию нормальных условий жизни для островного населения. (От подобных шагов в других частях страны желательно воздержаться, поскольку неизвестно, как долго мы там еще будем находиться.) Полицейские силы Японии тем временем надо усилить и перевооружить, добавив к ним сильную и эффективную береговую охрану, а также морскую полицию.

Эти рекомендации госсекретарь передал в дальневосточное управление для изучения и критических замечаний. Там их приняли с двумя небольшими поправками. Но поскольку эти предложения затрагивали в значительной степени наши военные интересы и могли быть решены прежде всего военным руководством, их направили на рассмотрение и получение президентских санкций в совет национальной безопасности, многие члены которого являлись представителями вооруженных сил. На это потребовалось время. Не все рекомендации, однако, были приняты, так как затрагивали не только военную политику в целом, но и личные привилегии, удобства и преимущества военных. Тем не менее большинство рекомендаций после тщательного изучения и одобрения президентом стали основой для необходимых распоряжений военной администрации в Японии в конце 1948-го и начале 1949 годов.

В какой степени эти рекомендации нашли свое отражение в практической деятельности военной администрации, сказать не могу. Думаю, однако, что генерал Макартур, в принципе относившийся к ним одобрительно, будучи хорошо проинформированным об осторожности и медлительности при принятии окончательного решения, применил многие из них с опережением своей собственной властью, не дожидаясь окончания их рассмотрения в Вашингтоне. В результате эффект осуществления принятых решений по Японии оказался растянутым во времени и в целом довольно незначительным. Так, Зебальд в своих мемуарах[35] не говорил, что слышал вообще о таких решениях, хотя и отмечал некоторые перемены, произошедшие в Японии в 1949 году. В мемуарах генерала Уиллби[36] также ничего об этом не говорилось. Временами возникало чувство, что Вашингтон тогда не очень-то интересовался деятельностью этой державшейся весьма самостоятельно и независимо оккупационной команды.

Тем не менее мой визит в Токио, беседа с генералом Макартуром и решения, принятые после этого на основе моих рекомендаций Вашингтоном, стали решающими в изменении нашей оккупационной политики в Японии в 1948-м и 1949 годах. Поэтому считаю участие в произошедших там изменениях своим наиболее конструктивным вкладом после плана Маршалла в деятельность правительства. Ни до, ни после этого мне не удалось дать рекомендации такого масштаба и значения, которые были приняты почти полностью.

Давая свои рекомендации в 1948 году, в которых не шла речь о возможном стационировании американских войск в Японии после заключения мирного договора с ней, я надеялся – полагаю, в то время эту надежду разделял и генерал Макартур, – что нам удастся достичь понимания России о необходимости обеспечения безопасности северо-западного региона Тихого океана и без размещения в нем воинских контингентов. Я считал, что там, как и в Европе, русские не станут прибегать к военным действиям. Самую большую опасность для Японии, на мой взгляд, тогда представляли интриги, подрывные действия и возможный приход в стране к власти японских коммунистов. Только в случае, если этот процесс зайдет достаточно далеко – на его заключительной стадии, – мог возникнуть прецедент использования советских вооруженных сил для его поддержки. Вследствие этого Японии были нужны не иностранные военные базы на ее территории, а способность к обеспечению внутренней безопасности. Когда же внутреннее положение в Японии стабилизируется и в стране будут иметься достаточные полицейские силы, а также эффективная морская охрана, которая окажется в состоянии пресечь инфильтрацию с материка, мы сможем, как мне казалось, предложить России в обмен на вывод наших войск с Японского архипелага (в отношении Окинавы я был не совсем уверен) заключить соответствующее соглашение, дающее нам уверенность, что она не будет предпринимать попыток коммунизации всей Кореи. Естественно, до заключения мирного договора в этом не было необходимости. Однако этот вопрос следовало оставить открытым, дабы использовать его для заключения сделки, когда придет время начала серьезных международных переговоров.