– Ну а как всё же сбежит? Мы ж не в курсе, для чего она его к себе привязала. Может, просто любовь… баба же, им без этой самой любви жить нудно… А может, он ученик её? Типа дар божий имеет…

– Щупали и на этот счёт. Возможно, до контузии что-то и имел, но сейчас сапог сапогом. Да вы не беспокойтесь, товарищ полковник, при любом раскладе не уйдёт он. Там уже телефон на прослушке плюс лазерные микрофоны на окнах – каждый шорох ловят… Мы с Макеевым на стрёме. Как появятся признаки прозрения, тут мы к нему тёпленькому сразу в гости…

– Прямо так вот домой к нему?

– Ну а чего? Пока тёпленький, легенду придумать не успел…

– Ну хорошо, Талгат. Действуй!

* * *

– Тоша, ты жареную картошку будешь?

– Со шкварками?

– Вообще-то я хотела сварганить фри, но можно и со шкварками.

– Ежели со шкварками, то всенепременно и архиобязательно!

Ленка, по случаю бабьего лета одетая в коротенький ситцевый халатик-сарафан, подвязавшись фартуком, орудовала на кухне. Я, подобно товарищу Ленину, избрал иной путь… то есть взял на себя пылесос и швабру. Вообще-то можно было и наоборот, но в последнее время сестрёнка, надо признать, изрядно продвинулась в кулинарном искусстве, чего нельзя сказать обо мне. Так что пусть трудится.

Пылесос натужно завывал, с хлюпаньем и присвистом высасывая пыль из щелей и закутков. Покончив с коврами, я сменил насадку и принялся шерстить книжные полки. Ох, и пыли тут наросло… сразу видно, читатели те ещё. Та-ак… хорошо. Осталось мокрой тряпкой пройтись по хате…

– Ну-ка, подвинься слегка! Генеральная уборка – дело генералов! – Я ожесточённо тёр шваброй кухонный линолеум.

– Тошка, как у тебя со службой? – сестрёнка безжалостно кромсала длинный огурец на овальные полупрозрачные ломтики. – Может, всё же возьмут обратно?

– Если только дворником, – я чуть улыбнулся. – Профессия перспективная и востребованная обществом. В НПОЛе площади меж корпусами немаленькие.

– Не, ну правда…

– Лен, не болтай ерунду. Там кругом посты с вохровцами, допуск на допуске. Какой допуск, по-твоему, будет иметь недавний клиент психушки?

Сестрёнка лишь горестно вздохнула.

– Ничего, – я вновь ободряюще улыбнулся. – Не дрейфь, сестричка, прорвёмся. Жив, уже неплохо по нынешним временам. В этом огромном мире полно профессий, доступных даже психам!

Последней под уборку попала моя собственная комната. Ящик письменного стола выдвинулся мягко – не зря отец мазал тальком. Перебирая всякую мелочь, я раскрыл блокнот и замер.

– Тоша, ты скоро? А то картошка готова! – Вытирая руки кухонным полотенцем, Ленка протопала в мою комнату. Остановилась, глядя на то, как я держу в руках фотографии.

– Тоша… – её голос тихий-тихий, даже какой-то жалобный. – А ты Марину тоже… совсем-совсем не помнишь?

– Марину? – я наморщил лоб.

Глаза у Ленки отчаянные, и в них дикий коктейль страстей. Тут и задавленный страх, и непередаваемо острая жалость…

– Ну… ты её ещё Вейлой звал.

Что-то вдруг будто ухнуло в голове.

«Скажи, Антоша… если что… как ты будешь жить без меня?»

Телефон на столике зазвонил длинными трескучими очередями.

– Да?

– Антон? – голос в трубке бодр и жизнерадостен донельзя. – А я похвастаться хочу. Я в аспирантуру поступила, вот!

– Ну молодец, чего тут скажешь. Поздравляю!

– Антоша, и ты сможешь! Видишь, не препятствие это, дурка!

Необыкновенные, неземные глаза с фотографии смотрят пристально и чуть печально.

«Скажи, Антоша… если что… как ты будешь жить без меня?»

– Слушай, Нин, – прервал я поток жизнерадостности, льющийся из трубки. – Ты за мной больше не ходи, пожалуйста. Всё равно дело дохлое. Я на тебе никогда не женюсь.

Трубка легла на аппарат с пустым костяным стуком.

– Ну что там у нас с картошкой?

Вместо ответа Ленка тихо заплакала.

– Ну… ну… – я привлёк её к себе. – Прорвёмся и через это…

– Ох, Тоша… – она всхлипнула. – Как же ты влип… и сам себе все пути дальше рубишь… и я это вижу, а помочь тебе не могу…

– Человек, помоги себе сам, – медленно произнёс я. – Человек…

– Ладно, братик… – она вновь всхлипнула. – Пойдём кушать, а то и правда картошка остынет…

Однако доесть картошку и огуречный салат нам не дали. Вновь раздался звонок, на сей раз в дверь.

– Кто? – я заглянул в «глазок» и слегка оторопел. – Георгий Александрович?

– Да-да. Вы не взыщите, Антон, но поговорить нужно срочно.

Поколебавшись полсекунды, я отпер дверь, впуская в прихожую хорошо знакомого «психиатра». С ним имелся в наличии ещё какой-то тип явно гэбэшной породы с резкими монгольскими чертами лица.

– Знакомьтесь, это вот капитан КГБ Сагдеев Талгат Мусабаевич, – верно истолковал мой недоуменный взгляд «психиатр». – Здравствуйте… ээээ… Лена? Да, очень приятно. Вы уж извините, молодые люди, что мы нарушаем ваш семейный обед, но поговорить необходимо прямо сейчас.

– Ну, раз необходимо… – я сделал жест в сторону зала. – Прошу.

Усевшись на диван, я выжидающе уставился на незваных гостей.

– Не будем тянуть кота за хвост, – начал Георгий Александрович. – Вы вспомнили.

– Что именно?

Взгляд «психиатра» отвердел.

– Антон Эдуардович, это не шутки. Вот товарищ Сагдеев единственный, кто выжил в автокатастрофе, устроенной Рязанцевой Мариной Денисовной… будем за неимением лучшего так её называть. Из оперативных агентов, настигших вас на кладбище, один скончался на месте, остальные лишились памяти. Не так глубоко, как вы, правда, но всё-таки… А сумасшествие вашей знакомой Нины Смирновой? Эта Марина, простите, – за ней самому Вольфу Мессингу только тапочки носить. Дистанционная бессловестная суггестия ужасающей силы…

Пауза. Я терпеливо ждал продолжения.

– Антон Эдуардович, согласитесь, жаловаться на плохое обращение с нашей стороны вам просто грех. Но есть ведь ещё и государственные интересы. Учитывая, что вы также изрядно пострадали от действий Рязанцевой… право, не хотелось бы усугублять дело. Пентотал натрия и прочие такие препараты… знаете ли, они вовсе не безвредны для уже повреждённой психики. Поэтому мы просто рассчитываем на вашу искренность.

– Спрашивайте, – улыбнулся я.

– Вопрос первый. Кто она?

– Вас интересует её настоящее имя? Вейла. Она венерианка.

– Как, простите?

– Венерианка. Ну живёт на Венере.