Пересекли высохшее русло и пошли вдоль противоположного берега на юг, пока Абдул не указал на склоне место, где можно было взобраться на противоположный берег, не менее обрывистый, чем там, где они спустились и караван медленно полез вверх.

Сухая земля сыпалась из–под копыт, животные испуганно мычали, фыркали, ступали с трудом, раскачивались из стороны в сторону, погонщики ругались, но продолжали тянуть вперед и верх, рабы в седлах в ужасе прижались друг к другу, сидели, поджав ноги, зажмурив глаза… И только когда верблюд добрался до края, выбрался на равнину, Надия облегченно вздохнула.

Опять пустыня, но на этот раз земля порыта не песком, а камнями и колючим кустарником. Вся эта местность постепенно поднималась над уровнем моря и заканчивалась каменистым плато Марра, где дуют сильные ветра и под утро человек может замерзнуть до смерти, а днем умереть от солнечного удара или обезвоживания.

Плато Марра известно своими странными ночными звуками, когда от перепада температур камни начинают трескаться и рассыпаются с такой легкостью, словно орехи, будто в трещину между половинками скорлупы просовывают лезвие ножа и поворачивают из стороны в сторону.

Земля вокруг засыпана острыми, как бритва, осколками камней – опасных для ног животных, привыкших к переходам по мягкому песку или сухой земле. Никакие ботинки не могут выдержать и одного дня перехода по этому пыльному, каменистому, выжженному солнцем аду. Величественные дюны, изгибающиеся, подобно морским волнам в шторм, и то выглядят несравненно привлекательней, чем это место. А мельчайшие кристаллики кварца на сколах потрескавшихся камней отражали солнечные лучи и сверкали, подобно миллионам крохотных зеркал.

Вода закончилась прошлой ночью, когда решено было напоить верблюдов, перед тем, как они начали спускаться в «Секию». Ужасно хотелось пить, во рту все пересохло, а глаза ничего не видели от ослепительного сияния вокруг, мозг ни на что не реагировал, и общее состояние было близко к обмороку.

Она продолжала сидеть на спине верблюда, словно живой кусок мяса, без каких–либо желаний, безвольно, не понимая ни куда их ведут, ни сколько сейчас времени, чувствуя лишь на своей коже обжигающие лучи поднимающегося все выше и выше солнца. И чем выше поднималось над горизонтом безжалостное светило, тем мучительнее становилась жажда и тем глубже она проваливалась в бессознательное состояние.

Вдруг где–то далеко–далеко, в каком–то отдаленном уголке ее омертвевшего мозга прозвучал клаксон. Такой веселый звук автомобильного гудка, как когда–то делал Давид, вызывая ее на улицу. Она представила, будто спускается вприпрыжку по лестнице, сталкивается, как всегда, с толстой консьержкой, и, не обращая внимания на ее возмущенные крики, бежит со всех ног к открытой входной двери, где ее уже ждет автомобиль с работающим двигателем.

– Куда поедем?

– В кино.

– И что там хорошего?

– «Соломенные псы» Сэма Пекинпа.

– Не–е–ет… Слишком много крови, слишком много насилия… Пекинп злоупотребляет насилием…

– Весь мир – это одно сплошное насилие.

– Не верю. Нигде в этом мире не может быть столько насилия. Предпочитаю «Брат Солнце, Сестра Луна» Дзеффирелли.

Брат солнце… Брат солнце…

Она попробовала открыть глаза, но опухшие веки не поднимались.

Вновь прозвучал клаксон, и она поняла, что не бредит.

Попыталась было вернуться в свой сон, мысленно перенестись в темный и прохладный зал кинотеатра, где они сидели, держась за руки, и смотрели прекрасный фильм о любви и вере.

Послышался рокот двигателя. Верблюды остановились и начали опускаться на колени, сопровождая каждое движение недовольным ревом и фырканьем, но быстро успокаивались, понимая, что путь закончен и впереди долгожданный отдых.

Мир вокруг затих и престал раскачиваться, ощущение тошноты ушло. Сильная рука схватила ее за плечо и потянула к себе.

– Эй, черная! Давай, спускайся! В грузовике есть вода.

«Вода» – магическое слово, способное вернуть ее к жизни, какой бы она не была. Надия приоткрыла глаза, прикрыв их ладонью от солнечных лучей, и недалеко от себя увидела расплывчатый, угловатый силуэт, к которому со всех сторон бежали и погонщики, и рабы.

И она побежала. Навстречу ей вышел Сулейман, он протянул большую флягу и непривычно мягким голосом сказал:

– Пей, черная! Пей!

И она пила и пила, вода бежала струйками по лицу и падала на грудь, а она все пила, пока наконец не почувствовала, что насытилась, и тогда налила немного воды в ладонь и промыла глаза.

– Ну, ладно, ладно, не злоупотребляй, – предупредил ее Сулейман. – Дорога предстоит дальняя.

Она прошла за грузовик, с той стороны, где падала тень, и, опустившись на землю, почувствовала, будто попала в рай, куда не может заглянуть всевидящее око «Брата Солнце».

Остальные заключенные сгрудились тут же, толкались, а некоторых рвало водой, чей переполненный желудок не мог вместить в себя такое количество.

Отдых, однако, продолжался всего лишь несколько минут. Сулейман внимательно осмотрел горизонт в западном направлении и, обернувшись к ливийцу, спросил:

– Есть новости?

– Думаю, что мы добились существенного преимущества.

– Но у них быстроходная машина… Ладно… Все в грузовик… Выгрузим их прямо на взлетно–посадочной полосе в Аль–Фашере…

– Собираешься загнать на полосу грузовик груженый рабами?

– А что еще мы сможем сделать? Они нам на пятки наступают. «Секиа», конечно, задержит их, но стоит им пересечь ее, то они догонят нас. Прямиком в аэропорт – это единственный выход.

– А полиция?

– А что полиция? Когда ты в последний раз видел полицейского отсюда и до самого Картума? – он пошел к кабине грузовика, где его ожидал шофер–негр, не выключая двигателя. – К тому же, предпочитаю встретиться с полицией, чем с теми, что гонятся за нами. Полиция отправит нас в тюрьму, а те…– он многозначительно провел пальцем по горлу. – Ясно, что они хотят сделать с нами?

Поднялся в кабину и захлопнул за собой дверь.

– Все в грузовик! – заорал он. – Поехали!

Пинками и бичами загнали в кузов тех, кто замешкался. Последним внутрь забрался Абдул. Стукнул по крыше и прокричал:

– Все! Поехали!

Шофер воткнул первую передачу, поддал газу, и старый грузовик медленно пополз вперед.

Сулейман смотрел через окно на вереницу брошенных верблюдов, провожавших грузовик взглядом, замерших с непонимающим, растерянным видом существ, привыкших к рабской покорности, но неожиданно для них самих отпущенных на волю.

Грузовик набрал скорость, и животные постепенно превратились в далекую точку, а потом и вовсе скрылись в клубах пыли, поднимавшейся из–под тяжелых колес.