должна быть более расслабленной. Но я не буду ничего больше говорить на эту тему, Бидиша, потому что знаю: ты считаешь это глупостями.

— Да не считаю я, что это глупости! Неужели ты ни чуточки не знаешь меня, Стефания? Я лишь возражаю против того, что активную сторону она называет мужской, а пассивную — женской. Если уж на то пошло, я вообще не уверена, что у тела есть две разные стороны с четкими различиями. Говорить так — верный способ создать себе проблему, а не решить. Ты же знаешь, я верю в единство духа и тела. Почему, ты думаешь, я столько занимаюсь спортом? Это имеет отношение к философии дзен-будцизма, я бегаю не для того, чтобы похудеть.

— Бидиша…

— Что?

— Позвони Эммануэле.

— Зачем это? Ты относишься ко всему слишком серьезно. Он же не мой задушевный друг.

— Да брось ты, позвони, от одной чашечки кофе тебя не убудет. Все пройдет отлично.

— Боюсь, мы оба только впустую потеряем время.

— Необязательно каждую минуту тратить эффективно. Ты сегодня ничем не занята.

— У меня не такой легкий характер, как у тебя, Стеф.

— У меня характер не легкий.

— Ну, скажу иначе: ты очень толерантная.

— Нет. Я не толерантная. Звони Эммануэле.

Хотя моя интуиция протестует изо всех сил, я выхожу пройтись и звоню вышеупомянутому юноше. Эммануэле предупредителен, внимателен, как всегда, но в настоящим момент он работает в библиотеке, и — я заранее знала, что так будет, — в его голосе я не слышу особого восторга по поводу моего звонка. Хотя по венецианским правилам я поступаю правильно.

— Я просто звоню попрощаться, — глупо бормочу в трубку. — У меня самолет вечером.

— О, но тогда нам непременно нужно повидаться, — нежно шепчет он.

Хорошие манеры, как мне кажется, берут верх над естественными склонностями.

— Но если у тебя много работы, мы можем попрощаться и по телефону.

— Нет, нет, невозможно, это дурной тон, не любезно, — произносит он задушевно. «Bello»[37] — он употребляет это слово.

Мы договариваемся встретиться в «Rosa Salva» на Кампо Сан-Лука — эта пастичерия славится своим мороженым лимонелло: в нем столько лимонного ликера, что можно по-настоящему опьянеть. У меня через полчаса встреча со Стеф, Эммануэле намерен вернуться в библиотеку и продолжить занятия, так что мы успеваем лишь быстро выпить по чашечке кофе (стоя, в окружении толпы). К несчастью, меня подводит мой итальянский, к тому же весь мой запас расположенности к Эммануэле тоже исчерпан, так что сказать попросту нечего. Он поздравляет меня с окончанием работы над книгой. Я делаю комплимент его пиджаку. Получается, когда мы вместе, я ни о чем не могу говорить с ним, кроме как о пиджаках. Более того, в ответ он сообщает — поистине, мы оба испили до дна последние капли увлеченности, — что у него есть еще один похожий пиджак, терракотового цвета. Я говорю, что люблю натуральные цвета. Наконец наши двадцать минут истекают (я не могу удержаться от глубокого вздоха облегчения), и мы проходим вместе небольшое расстояние до Кампо Санто-Стефано. На улице тепло, солнечно, и все высыпали на воздух, каждый со своим делом.

К нам подходит Стеф, вид у нее расслабленный — сразу видно, что после массажа. Она в новых солнечных очках, улыбается, машет нам рукой. Мгновенно уловив, что я нахожусь в состоянии трупного окоченения, Стеф бросается исправлять положение: сама представляется Эммануэле, расспрашивает его об учебе, уговаривает пойти с нами и выпить кофе на Кампо Санта-Маргерита. А как же подготовка к экзаменам? Мысли об этом явно испарились из его головы.

Усилиями Стефании общая беседа переносит нас через мост Академии, на мою половину города, к нашему любимому местечку, «Caffè Rosso». Садимся, заказываем, и все это время моя подруга поддерживает неиссякаемый поток остроумной, забавной беседы. Узнав, что Эммануэле родился в Римини, она пытается найти общих знакомых, затем дает ему советы насчет того, как писать диплом (Эммануэле нервничает, но она клянется, что работа не займет у него целый год — всего лишь четыре-пять месяцев, если постараться). Я наблюдаю. С ней он утратил всю свою обольстительность и вовсе не кажется остроумным. Я бы сказала, он почти скован. Хотя нет… Скорее, он с ней… подобострастен. Вот верное слово. В присутствии Стеф я вижу того Эммануэле, которого интуитивно предполагала с самого начала: довольно богатый, ограниченный парень выступает во всей своей красе. Он не стремится шутить, почти не задает вопросов. Где его восклицания и подкалывания? И где этот обаятельный бархатистый смех? Сейчас он кажется довольно противным… Стефания расспрашивает его о домашних делах, о планах и так далее. Я не вмешиваюсь, сижу и наслаждаюсь своим кофе.

— Живу я с матушкой, идеальный вариант. Я наверху, она внизу. Мы отлично разместились. Я не собираюсь переезжать. Конечно, это потому, что я люблю маму, но еще и потому, что я ленив! — заявляет он радостно.

— Ты, как я понимаю, представляешь собой архетип итальянского мужчины, — элегантно отшучивается Стеф, и я незаметно улыбаюсь ей. Стеф никогда не шутит без цели, бьет точно в яблочко.

Когда мы допиваем кофе, звонит Джиневра: она уже вышла, чтобы встретиться с нами. Мы с Эммануэле целуем друг друга в щеку, он церемонно кланяется мне, я отвешиваю ответный поклон. Электронными адресами мы обменялись еще в «Rosa Salva», по каковому поводу я пошутила: «Ну вот. Теперь, будь добр, никогда мне не пиши по этому адресу». Как только он скрывается из виду, я устремляю заинтересованный взор на подругу.

— Ну, каков же твой вердикт, Стеф? Скажи мне.

— Он типичный представитель своего класса, — нехотя произносит она.

— Ха! Я же тебе говорила!

— Но я думала, он тебе нравится…

— Как же ты простодушна! Разумеется, он мне нравится. Мне вообще все нравятся!

— Все равно это было правильно. Джиневра!

— Чао, — говорит Джиневра, подходя к нам. Она смотрит на меня и строит рожицу печального клоуна. — Последний день.

— Да, — вздыхаю я.

— Как настроение?

— А как твое?

— Triste та intenso — грустна, но деятельна.

— Я видела Эммануэле, — заявляет Стеф, расплываясь в улыбке.

— Да? И как? — оживляется Джиневра.

— Очень изящный, элегантный. И очень молодой. Мы посидели, выпили кофе все вместе. Он немного поломался, прежде чем согласиться. Вообще, мне он показался несколько манерным.

Услышав это, я воздеваю руки к небу и разражаюсь ликующим хохотом. Я избавилась от Эммануэле, отныне он в прошлом, и мы втроем отлично проводим остаток дня: плотная трапеза в «La Cantina», затем два бокала вина в двух разных заведениях, после чего я достаю всех своим нытьем,