Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А сейчас ты не зол?
Джордж бросил на нее быстрый взгляд. Трубка кликнула, и Гарольд ответил.
– Это Джордж. Ты можешь прийти в мой кабинет? Мне необходимо тебя увидеть. Да, сейчас.
– В чем дело?
Повернувшись на стуле, Джордж посмотрел на вошедшего Гарольда Бейнса. Старик остановился в той части комнаты, которая была почти не освещена.
– Я не совсем уверен, – обратился к Гарольду Джордж, – но, думаю, ты сможешь помочь мне кое-что прояснить, – он жестом указал на кресло, стоящее по другую сторону его письменного стола. – Думаю, тебе стоит присесть. Нам есть о чем поговорить.
Гарольд на мгновение заколебался, но затем пересек комнату и подошел к Джорджу.
– Выпьешь что-нибудь?
Гарольд молча сел в кресло и посмотрел на Редмана. Было видно, что он нервничает и явно опасается того, чем может закончиться эта встреча, но тем не менее старается не показывать на своем лице того, что творилось в душе.
– А ты сам выпьешь?
– Я только что принял несколько порций. Еще одна может попросту убить меня. Так что тебе налить?
– Да наливай что есть.
Джордж встал и подошел к бару.
Гарольд, повернувшись на кресле, следил за своим лучшим другом, гадая, рассказал ли Джек Дуглас Джорджу о том, что он видел на яхте Анастассиоса Фондараса.
Он был напуган и не верил, что ему удастся благополучно выйти из создавшейся ситуации, если дело получит огласку. Гарольда до этих пор еще никто не мог заподозрить в склонности к гомосексуализму. Никогда и никто не предъявлял ему никаких претензий из-за его проблем с наркотиками. Он все тщательно скрывал и всегда был чрезвычайно осторожен. Но в последнее время он стал слишком забывчив и потерял должную сноровку. Иногда ему казалось, что он теряет контроль над своей жизнью. Сделка с «УэстТекс», дела с Ираном, его усилившееся пристрастие к героину и кокаину разрушили тот, когда-то созданный им, уютный личный мирок, а также и повлияли на отношения с окружающими людьми.
В течение многих лет он жил под прикрытием лжи. И из-за этого он чувствовал себя жалким и никому не нужным человеком. Наркотики и секс позволяли ему уйти от убеждения, с каждым днем становившегося все крепче, что его существование ничего не стоит. Он не любил ни свою жену, ни своих детей, потому что почти не знал их. Единственными важными и значащими для него были люди, которые никогда не позволяли ему опускаться – Джордж и Лиана. И вот теперь он даже не мог поднять на них глаза и посмотреть в их лица, потому что предал их обоих. Так как он после этого мог считать себя человеком?
– Насколько я понимаю, мы с тобой уже давно близкие друзья, так что не будем вешать друг другу лапшу на уши, – из-за бара обратился к нему Джордж. – Давай сразу к делу. Вечером я говорил с Луисом Райаном, вернее, он говорил со мной. И я услышал от него кое-что, чему не могу поверить.
Гарольд недвижно сидел в своем кресле. В окне за его спиной светились огни города.
Джордж подошел к нему, держа в руках бокалы.
– Он сказал, что вы с ним в дружеских отношениях. Он просил поблагодарить тебя за то, что Лиана будет работать у него и управлять его отелем, – остановившись перед Гарольдом, Джордж протянул ему бокал мартини. – Я хочу спросить: правда ли это?
Взяв бокал у Джорджа, Гарольд поставил его на стол возле себя. Он знал, что если он соврет Джорджу сейчас, то этим разрушит то, на создание чего потребовалось тридцать лет.
– Разумеется, это неправда.
Джордж поудобнее устроился в своем кресле. Он опустил подбородок на упиравшиеся в стол руки. Сейчас Редман чувствовал себя опустошенным, выжатым, но в то же время ощутил и облегчение.
– Я не думал, что ты способен на такое, – сказал он, выпрямляясь. – Но я должен был спросить. Надеюсь, что я тебя не обидел.
– Ты меня не обидел, – подтвердил Гарольд.
– Мне надо было в этом убедиться.
– Понимаю.
Наступило молчание, во время которого мужчины приложились к бокалам.
Гарольд снова стал смотреть на городской вид, открывающийся из окна. Он молча сидел и наблюдал за двумя вертолетами, плывущими над городом, который он уже начинал ненавидеть. Этот город уже почти ничего для него не значил, как и многое другое, что было в его жизни.
Он смотрел на Джорджа и ясно понимал, что теперь ему никогда не будет прощения за то, что он предал и его и его семью. Ничто не сможет заполнить эту глубокую пустоту, которая образовалась в его жизни, – ни любовь, ни правда.
Интересно, подумал он, сколько он сможет прожить, будучи лгуном?
Интересно, подумал он, как именно созданный им мир начнет рушиться?
– Работа по поглощению этой компании была трудной для тебя, верно? – спросил Джордж.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты потерял в весе, – ответил Джордж. – Сильно потерял. Хелен пожаловалась Элизабет, что ты почти ничего не ешь. Я и сам заметил это вчера за ужином. Ты почти не притронулся ни к чему, что было у тебя на тарелке. Может быть, что-то не так? Может, ты себя плохо чувствуешь?
– Это все мои язвы, – поморщился Гарольд. – Наверняка мое самочувствие улучшится после того, как завершится поглощение «УэстТекс».
– Ты уверен, что, кроме этого, тебя ничего больше не тревожит?
– Ничего такого, с чем я не мог бы справиться, – ответил Гарольд.
Джордж откинулся на спинку кресла, размышляя, что именно его друг имел в виду, произнося последнюю фразу.
– Я сегодня встречался с Фростманом, – сообщил он.
Гарольд поднял на него удивленные глаза, но затем его взгляд снова обрел прежнюю покорность.
– А я что, снова пропустил совещание, да?
– На этот раз нет. Мы были только вдвоем. – Джордж допил свой бокал и встал. – Чейз с нами в команде, но для них было не просто принять это предложение. Но ведь и для меня тоже было не просто предложить им это. Думаю, с ними можно ужиться. Именно с ними мы и продвинем это дело.
– И во сколько они оценивают свою ссуду?
– В восемь процентов.
Гарольд приподнял бровь.
– Неплохо. Кто получает право взыскать старшую задолженность?[28]
– Мы, – ответил Джордж. – Но за это они получают тридцать пять процентов акций «УэстТекс».
Гарольд покачал головой.
– Тебе будет тяжело получить на это одобрение совета директоров.
– Я знаю, – согласился Джордж. – Но это их требование, а у нас нет времени. Совет директоров должен принять эти условия, иначе мы теряем миллиарды.