были всего-навсего дешевой риторикой, но в его устах звучали величественно и угрожающе.

— Должны ли мы в Верне быть беженцами? — вопрошал он с пафосом. — Должны ли мы всегда быть жертвами недоброжелательности Камня? Сцирпас привел нас сюда с юга, чтобы мы смогли выжить и познать Слово. Здесь он обрел Слово, и Слово жило в нас. Но Сцирпас не говорил, чтобы мы навсегда оставались в этом скалистом, унылом месте. Нет, он только хотел, чтобы мы выждали время и, как следует подготовившись, обрушились всей своей силой на врагов Слова и отобрали у них принадлежащее нам по праву. Наши отцы ждали великого дня, когда навеки провозгласят Слово. И вот это время пришло. Этот день наступил!

И теперь, при вашей поддержке, я, Люцерн, внук Руна, поведу вас назад в тот край, что кишит червями, откуда наши предки были несправедливо изгнаны. Там мы очистим тоннели и норы, которые так долго оскверняли последователи Камня, и принудим этих кротов к Искуплению. Мы окажем помощь и поддержку тем, кто в прошедшие годы выказал верность Слову.

Они вопиют в пустыне юга, и мы услышим их! Они молят о помощи, и мы дадим ее. Они плачут, и мы утешим их. Это воля Слова. Это само Слово.

Нечестивое восхищение загорелось в глазах тех, кто слушал Люцерна, все кроты пришли в возбуждение. Гнев, слезы, исступленная любовь — Люцерну верили слепо.

— Наши задачи велики. Наказать недостойных, поддержать пострадавших от Камня» наконец-то принести мир всем кротам. И вы, прошедшие сегодня обряд посвящения, вы, шкура которых еще не высохла после испытания в озере у Скалы, — вы будете новыми поборниками Слова, его верными слугами.

Молодые сидимы притихли, с благоговением вслушиваясь в напыщенные речи Люцерна, они готовы были подняться и выполнить любой его приказ.

— Друзья мои, когда кроты оглянутся на это великое время и спросят себя, где лучше всего было жить и для чего, ваши подвиги скажут им так: лучше всего было жить в Верне, жить ради Слова. Они будут чтить вас, они будут помнить вас, они будут с благоговением произносить ваше имя и говорить: «Он был в Верне, его жизнь была посвящена Слову, он принял вызов, не дрогнув и не выискивая легких путей».

Люцерн замолчал, прерывисто дыша. Шкура его блестела от пота, а горделивый взгляд призывал к верности и требовал поддержки.

И тогда по рядам новичков-сидимов пробежал возбужденный гул, и, подхватив слова Люцерна, они принялись все громче и громче скандировать:

— Великий поход! Мы пойдем в поход! Послужим Слову! — И тоннели Верна огласились восторженным ревом.

С помощью таких вот приемов Люцерн завоевал сердца сидимов и убедил, что ради своего светлого будущего они должны покинуть Верн и отправиться в поход на юг.

❦

Однако, завоевав их сердца, Люцерн намеренно заставил сидимов ждать. Он сказал, что они должны проявить терпение и проверить свою силу воли перед грядущими испытаниями. Возможно, он чувствовал, что рановато перемещать кротов Верна оттуда, где был центр их веры. Да и сам он никогда не выбирался из системы и маловато знал о кротовьем мире за ее пределами. Следуя совету Терца, он решил выждать и как следует подготовиться.

В Верне стало традицией, что сидимы, выполняющие различные поручения в отдаленных системах на юге (путешествия в которые отнимали целые кротовьи месяцы и даже годы), возвращаясь в Верн, отчитывались об увиденном в чужих краях. Сам Рун был когда-то послан с подобным заданием на юг, и ему пришлось нелегко, когда по возвращении в Верн он пытался убедить тогдашнего Господина, что нужно воспользоваться слабостью кротовьего мира после чумы.

Люцерн решил дать младшим сидимам такие задания, которые проверили бы их и заняли до тех пор, пока он не будет готов начать великий поход. Новички-сиди-мы совершали путешествия в сопровождении старших сидимов, им вменялось разузнать о силах сторонников Камня и Слова. Одновременно Люцерн посылал сидимов, которым особенно доверял, в своего рода марш-бросок на юг и на запад, чтобы дополнить сведения, добытые другими.

Старых заставляли работать в паре с молодыми, и сидимы вынуждены были подтверждать свое мастерство и авторитет. Способностям теперь отдавали предпочтение перед званием. Дух беспокойства овладел Верном. Темноватые тоннели, когда-то такие спокойные, теперь оглашались эхом торопливых шагов; кроты приходили и уходили, доложив, куда они идут, что делали или откуда только что вернулись. И над всей этой суетой грозно сверкал резкий свет вновь обретенной веры, согласно которой кротов судили и решали, достаточно ли рвения они проявили.

Послушав их и ознакомившись с отчетами, которые они представляли Хранителям, номинальной главой которых был Терц, а фактической — Люцерн, никто бы не усомнился в способностях нового Господина как руководителя.

По одному мановению его когтистой лапы благоговейная тишина и неторопливые ритуалы пожилых сидимов сменились энергичными действиями молодых кротов, отличавшихся здоровьем, умом, расторопностью и горячей преданностью Верну.

Хотя Двенадцать Хранителей традиционно собирались в определенном месте неподалеку от Скалы Слова, Люцерн перенес их встречи в меньшее, более светлое и менее помпезное помещение, которое было частью покоев Хенбейн, с расселинами в стене, выходящими на ревущий Доубер-Джилл. Из одной такой расселины, находившейся поблизости, Хенбейн вышвырнула ненавистного Уида, и, возможно, именно благодаря этому хорошо известному факту Люцерну полюбилось это место.

Но скорее всего тут сыграло роль то, что у этого помещения были галереи, скрытые в стенах, главным образом потайные. Эти галереи шли вверху по всему гроту в смежных норах. Рун использовал их для того, чтобы шпионить за кротами, и никто о них не знал, кроме Терца.

Акустика этого места была такова, что звук легко долетал до потайных галерей из гротов и тоннелей. Спрятавшись в ней, можно было шпионить за кротами, которые свободно беседовали внизу, полагая, что они одни.

Терц открыл секреты этих галерей Люцерну, а тот позволял приходить сюда только Мэллис. Это стало ее тайным убежищем, и, спрятавшись здесь, она подслушивала, что шепчут друг другу сидимы. Иногда она даже подстраивала так, чтобы кроты беседовали в смежных с гротом норах, и настолько ясно слышала все их разговоры, будто сидела рядом с ними.

Таким образом многие попались в ловушку, многих обвинили в измене. Однако надо сказать, что некоторые оказались верными.

«Не доверяй этому кроту», — говорила Мэллис. Или: «Спроси его, что бы он сделал, если бы узнал, что его возлюбленная — последовательница Камня, и пристально смотри на него, когда он будет лгать, — я точно знаю, он способен на предательство». Или: