Полина Аркадьевна никогда не была кокеткой и глубоко презирала женщин, которые весьма расчетливо играли на чужих чувствах. Но сейчас поступала, как злейшая из них. И в силу известного закона, что человек ценит более всего то, что дается ему после упорной борьбы, обладание Полиной, ее любовь стали единственным смыслом жизни для избалованного и пресыщенного женским вниманием Саввы Андреевича Булавина…

— Полина Аркадьевна являлась той женщиной, к которой можно было приехать в любое время суток, с болью, смятением в душе, полнейшим нежеланием жить, и она вновь возвращала тебя к жизни одним словом, простым движением руки, когда, как мальчишку, погладит, бывало, по голове. — Булавин виновато улыбнулся. — Простите за подобные откровения, но я впервые получил возможность выговориться.

Савва Андреевич поднялся с кресла и подошел к окну кабинета. Распахнул штору, а следом — оконные створки. Запахи и звуки вовсю разгулявшейся весны ворвались в комнату. Звонкие трели выводил счастливый скворец, щебетали воробьи под карнизом, потягивало ароматом оттаявшей земли и первой, еще робкой зелени…

— Счастье-то какое, оказывается, жить! — Булавин повернул голову от окна. — Только Полюшка не дожила. А уж как она любила весну! — Он быстро про вел ладонью по глазам, смахивая слезу, и пристроился на подоконнике вполоборота к Тартищеву. Теперь его взгляд был направлен в сад, и рассказ скорее был обращен к самому себе, чем к Федору Михайловичу. — Она очень любила сидеть у открытого огня. Я велел соорудить камин в ее квартире. И с тех пор все вечера мы проводили возле него. Садились на диван, а чаще просто на ковер. Я приваливался к ней головой. Она обнимала меня и прижимала к себе. И мы большей частью молчали или тихо беседовали. Полюшка никогда не жаловалась на свои дела, но она всегда все знала обо мне и моих неприятностях. И как-то так у нее получалось, что уезжал я всегда с готовым решением, с пониманием, как изменить положение, с кем из людей расстаться, на кого сделать ставку. Она никогда не навязывала своего мнения, но неизменно оказывалась права. И со временем я не принимал уже ни одного решения, не посоветовавшись с Полиной Аркадьевной. Она помогла мне избежать множества ошибок, а бывало, и не раз, спасала от падения…

— Простите, я полицейский и не вправе деликатничать, — прервал его Тартищев, — но как же тогда объяснить ваше внезапное увлечение Катей Луневской?

— Честно сказать, никакого увлечения не было и в помине! — махнул рукой Булавин. — Внезапное помутнение рассудка. Мне сдуру показалось, что Полина ко мне охладела. Это после я понял, что все объяснялось болезнью, усталостью, чрезмерной работой над ролью.

А тут вдруг рядом смазливая мордашка, тонкие плечики, глазки, которые смотрят на тебя с восхищением и восторгом. И главное, все видят, что тебя предпочитают молодым и красивым кавалерам. Это льстит некоторое время, пока не поймешь, что занимаешься самообманом.

На самом деле никто тебе не завидует, над тобой откровенно смеются, потому что всем давно известна цена подобной связи. Я не погрешу против истины, если скажу, что стать моей женщиной равнозначно тому, что прослыть первой дамой Североеланска. Причем Вассе эту роль никогда не отводили, тем более женщинам, которыми я увлекался… мимоходом.

Впервые и по праву это место заняла Полина Аркадьевна. Даже жена губернатора вынуждена была признать тот факт, хотя и в тесном кругу, что Полина отодвинула ее на второй план. Мне открыто и тайно завидовали. Мужчины, естественно. Не каждому под силу завоевать подобную женщину, и я гордился этой победой. Причем все понимали, что Полина действительно любит меня. Ведь ей на самом деле ничего от меня не требовалось: ей вполне хватало собственных средств, собственной славы, и в поклонниках она недостатка не испытывала. Полюшка была единственной и неповторимой в своем роде, исключительно талантливой и независимой женщиной.

Таким же, как Катенька, молоденьким, хорошеньким, но хватким и всеядным, имя — миллион. Но девочке с ее непомерным честолюбием страшно хотелось, чтобы ее считали первой дамой Североеланска. И она решила добиться этого, заручившись моей благосклонностью, во что бы то ни стало!

Булавин вздохнул, закрыл окно и вернулся в кресло.

Раскурив папиросу, пустил струю дыма в потолок и принялся вновь за свой рассказ.

— Признаюсь, у меня поначалу закружилась голова. Но я не сразу поддался ее чарам. Скорее всего, мне хотелось немного раззадорить Полину, заставить ее слегка поревновать. Честно сказать, с первых дней нашего с Катей знакомства я чувствовал себя крайне неловко. Впервые в жизни ловил на себе откровенно насмешливые взгляды, кожей чувствовал злорадные ухмылки. Во время прогулок я старался не попадаться на глаза знакомым. Но я отвел себе срок в месяц, чтобы подержать Полину в напряжении, заставить ее помучиться, как она мучила меня все эти годы. Но она вдруг так внезапно и совсем неожиданно уехала на гастроли.

Я ведь не знал, что она получила то письмо… — Он судорожно сглотнул и растерянно посмотрел на Тартищева. — А в августе она вернулась, и мне тут же передали, что у нее появился любовник, совсем еще юный мальчик…

Но это еще не все. В августе у меня произошел окончательный разрыв с Вассой. Вы знаете, что она сказала напоследок? «Савва, когда у тебя был роман с Муромцевой, я была оскорблена, но я тебя уважала. Ты выбрал достойную женщину. Теперь же мне за тебя стыдно не только перед семьей и родственниками, но и перед всем городом. Это пошло и низко, Савва, связаться с девочкой, которая тебе чуть ли не во внучки годится!» Виви не кричала, не ругалась, не плакала, как всегда. Она просто посмотрела на меня с презрением и вышла из кабинета. Вскоре почти то же самое заявила моя дочь:

«Я всегда ненавидела Муромцеву потому, — сказала она, — что по ее вине страдала мама. Но втайне я гордилась, что эта исключительная женщина выбрала не кого-нибудь, а моего отца! Но я возненавижу тебя, если ты женишься на Кате Луневской. Я умру от стыда, учти это, папа, потому что она младше меня на три года!» И эти слова оказались тем самым ушатом холодной воды, который заставил меня увидеть все в истинном свете.

На следующий день мы ехали с Катенькой по Миллионной улице, и наша карета столкнулась с экипажем банкира Шелковникова. Вы бы видели, Федор Михайлович, как Катенька щебетала с его старшим сыном Александром, пока кучера расцепляли колеса экипажей, как улыбалась ему и кокетничала, нисколько меня не стесняясь! Она точно забыла обо мне! И когда я окликнул ее и сказал, что нам пора ехать, она повернула головку и посмотрела на меня. Признаюсь, мне не поздоровилось от этого взгляда. Казалось, она вмиг сосчитала все мои морщины, отметила мешки под глазами, седые волосы и залысины. — Булавин зябко повел плечами и глубже опустился в кресло. — Потом она спохватилась, прижалась ко мне, принялась нежно гладить мою руку.

Но у меня уже захолонуло сердце. И хотя она шептала:

«Вы — великий человек, и я никогда не оставлю вас, даже если случится беда! Вы такой сильный, вы такой красавец, Савва Андреевич! Нет никого на свете лучше вас! Что мне до ваших лет? Я люблю вас! Вас одного!», я знал, что она лжет. Через четверть часа я в последний раз подвез ее к дому и сказал, что возвращаюсь к Поли не. Хотя, поверьте, не знал, примет ли она мою любовь.