бы подумал, что ты будешь рада не иметь дела с моим обществом. Похоже, я не улучшаю твое настроение.

В его голосе звучит нотка чего-то, что на мгновение останавливает меня. Это похоже на тот момент в самолете, когда мне показалось, что его задело осознание того, что я была рада нашему пункту назначения, а не тому, что проведу с ним время. Как будто какая-то его часть хочет, чтобы я была рядом с ним.

Я не могу удержаться, чтобы не подколоть его.

— Есть вещи, которые мы могли бы сделать, и которые, я уверена, улучшат мое настроение.

Сальваторе сужает глаза.

— Мы уже говорили об этом, Джиа. Вполне возможно, что ты уже беременна, и если это так…

— А что, если нет? — Перебиваю я его. Во мне снова поднимается острая, горячая обида, горечь от того, что он намерен лишить меня важнейшей части нашего брака, и что он считает это таким отвратительным.

— Тогда попробуем в следующем месяце. — Он говорит это с окончательностью, похожей на пощечину.

Я откидываюсь на спинку кресла, медленно впитывая это. Он намерен спать со мной только раз в месяц? Я прекрасно понимаю, что он всегда воспринимал это как рутинную работу, но это кажется еще хуже. Я вижу, как он подбирает время, когда я могу забеременеть с наибольшей вероятностью, бесцеремонно трахает меня, а затем оставляет меня холодной на остальные двадцать девять дней. Это настолько клиническая картина, что мне становится физически плохо.

— Ты не можешь быть серьезным.

Сальваторе медленно моргает, словно сдерживая свое нетерпение по отношению ко мне.

— Я совершенно серьезен, Джиа. И я не намерен допустить повторения прошлой ночи во время этого отпуска. Ты убедила меня в необходимости наследника. И мы начали этот процесс.

Я уставилась на него.

— Ты говоришь об этом так, словно это гребаное заявление на получение паспорта или что-то в этом роде! Ради всего святого, ты же знаешь, что это, вероятно, займет не один раз, верно? — Я чувствую, как пылают мои щеки. — Это смешно…

— Я не тороплюсь. — Сальваторе откинулся назад, выражение его лица бесстрастно. — Это был долгий день, Джиа. Пока ты гуляла по пляжу, я занимался стрессовыми делами дома. В конце дня мне хотелось бы немного покоя. В конце концов, мы в раю. Я бы хотел иметь возможность наслаждаться спокойствием.

Я почти дрожу от гнева. Он говорит обо мне, как о рыбе, как о каркающей гарпии, которая не дает ему ни минуты покоя, а я всего лишь хочу, чтобы мой муж относился ко мне как к жене. Чтобы он хотел меня.

— Неужели тебя даже не волнует, что я при этом чувствую? — Ненавижу, как дрожит мой голос, но не меньше ненавижу чувства, проносящиеся сквозь меня. Я чувствую себя маленькой, ненужной и загнанной в ловушку, не понимая, как мужчина, который женился на мне, может считать, что спать со мной так ужасно. Он утверждает, что все дело в чести, что это не имеет ничего общего с желанием или его отсутствием, но я уже не знаю, чему верить.

Сальваторе сужает глаза, глядя на меня.

— Я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь, Джиа. Ты мне об этом подробно рассказывала.

Вот только не все. Не о самых уязвимых местах, не о тех местах, которые прямо сейчас заставляют меня чувствовать, что я вот-вот разрыдаюсь. И я не чувствую, что могу сидеть с ним за столом еще хоть минуту.

— Извини, — говорю я, бросая салфетку на стол вместе с недоеденным ужином. Я беру бокал с вином, быстро встаю и направляюсь к двери, ведущей внутрь виллы, и какая-то часть меня хочет, чтобы Сальваторе позвал меня за собой. Какая-то часть меня хочет, чтобы он сказал мне вернуться, чтобы мы все обсудили. Но он этого не делает. Я проскальзываю внутрь, оглядываюсь через стеклянную дверь и вижу, что он по-прежнему задумчиво сидит за столом и смотрит на воду.

Я иду в гостиную с вином, сворачиваюсь калачиком на диване и утыкаюсь лбом в его спинку. На вилле долгое время царит тишина, только персонал то и дело входит и выходит, чтобы поменять блюда местами и убрать ужин. Они не обращают на меня внимания, и я сижу так, пока не слышу, как Сальваторе приходит с палубы, а через несколько минут раздается звук включенного душа.

Как только я слышу воду, я иду в спальню и переодеваюсь в одно из своих бикини, а затем выскальзываю обратно на палубу. Луна стоит высоко над водой, освещая стеклянную поверхность бассейна, и я наблюдаю, как она распадается на части, когда я погружаюсь в нее. Все следы ужина убраны, палуба пуста и чиста, и я ставлю свой бокал с вином на край бассейна, пока плаваю. Я наполовину ожидаю, что Сальваторе выйдет через некоторое время, но он не выходит.

Я устала после долгого дня, но еще не готова спать рядом с ним. Я долго лежу в воде, думая о Петре, Сальваторе и моем отце, о том, как, по моим представлениям, должна была сложиться моя жизнь, и пытаясь представить, что может произойти сейчас. Все это кажется неопределенным, неизведанным, но не в хорошем смысле. Не в том смысле, который я могу предвидеть. Я просто не знаю, что произойдет.

Я даже не знаю, смогу ли я быть счастливой.

После смерти отца я впервые в жизни почувствовала себя одинокой. Я думала, что это чувство пройдет, когда я выйду замуж за Петра, что моя жизнь снова станет полной, что у меня будет кто-то рядом, кто прогонит одиночество. Но сейчас я одинока как никогда. И, как говорит Сальваторе, у нас с Петром никогда бы не было того, что я считала возможным.

Видимо, я всегда должна была чувствовать себя так.

В конце концов я возвращаюсь в дом и переодеваюсь в то, в чем можно спать, смыв с себя хлорку. Сальваторе уже в постели, и, присев на край матраса, я понимаю, что он уже спит и тихонько похрапывает. Это только усиливает боль в моей груди — он провел ночь так, словно меня здесь и не было.

Я забираюсь под одеяло и закрываю глаза, желая надеяться, что завтрашний день будет лучше.

Но мне кажется, что все будет по-прежнему.

17

ДЖИА

Утром я снова просыпаюсь в одиночестве. Простыни и одеяло на кровати Сальваторе снова аккуратно подоткнуты и разглажены. Я хмурюсь, недоумевая, как