уже почти привычно взвалил Хизаши себе на спину. У него не было ни меча, ни офуда, лишь решимость искупить свой грех.

Снаружи царил пасмурный сумрак, и невозможно за облаками понять, день только наступал или уже заканчивался. Кента даже не знал, какой нынче месяц, для него все оборвалось в одну из стылых ночей кисараги, но, кажется, уже наступил яёй, и воздух пах по-особенному – возрождением после необычно затяжной и холодной зимы. Сколько же он был пленником собственного тела? Сколько дней пропустил, подвергая риску дорогих ему людей?

Скольких… убил?

Он почувствовал, как к территории святилища приближаются чужаки. Его ки была еще слишком неповоротливой, медленной, только-только начинала разгон по меридианам, и кто бы ни решил подстеречь их тут, битвы с ними Кента не выдержит. Он тяжело опустился на одно колено и попытался окинуть пространство вокруг особым чутьем, доступным всем оммёдзи. Он искал лазейку. Чужаки пришли не с добром, они источали намерение убивать, пусть в них и не ощущалась энергия ки.

– Беги… – прошептал Хизаши, и горячее дыхание опалило щеку. Он не мог держать голову, но все равно оставался сильнее, талантливее Кенты. – Они пришли… за мной. Дзисин…

– За тобой? Но зачем? Я не понимаю…

– Потому что ты дурак, – беззлобно выдохнул Хизаши. От неосторожного движения снова началось кровотечение, Кента ощутил, как спине стало теплее в том месте, где к ней прижимался его живот. – Наивный… дурак.

Со стороны ворот уже не проскочить. Кента поднялся на ноги и осторожно придержал друга, чтобы не соскользнул, – тот едва цеплялся за его шею, совсем ослабнув. Появилось искушение снова снять четки и успеть воспользоваться силой, что в нем таилась, но вовремя вспомнил, чего Хизаши стоило добраться до него и остановить.

«Больше никаких смертей, – решил он мысленно. – Есть только он или я, вместе нам не ужиться».

Он – тот, кто хитростью заставил Хизаши пойти на кражу и предательство друзей, тот, кто использовал тело Кенты для совершения зла, тот, кто называет себя богом, но хуже демона из самого глубокого места Ёми. Конран-но ками. Тот, кого невозможно простить.

– Нашел!

Кента наконец обнаружил, как покинуть святилище незамеченным через тайный ход для служителей. Им давно никто не пользовался, и едва ли враги знали о нем. Стоило рискнуть, все равно выбора нет. Кента вернулся под крышу и в заднем помещении нашел вход в тоннель.

– Держись, ладно? – попросил он Хизаши, и тот что-то пробормотал. Не ощущая его как раньше, Кента будто потерял часть самого себя. Глядя в грубо вырытую под полом дыру, он спускался в нее со страхом, чтобы позже выбраться на свет тем, кто способен, наконец, что-то изменить.

Он брел по пустынной дороге, уводящей прочь от Ёсико, но куда, он не понимал. Ноша все сильнее сгибала спину, и тяжелее нее были только его мысли. Дорога забирала все выше и выше на холм, и отсюда, когда появлялся просвет между деревьями, можно было увидеть залитые тусклым серым светом силуэты домов. Город продолжал радоваться гостям и готовиться к скорому празднеству в честь официального открытия Досинкай. Хизаши ненадолго пришел в себя и успел сообщить, что месяц сливы и правда приближался к середине, от снега и зимних ветров не осталось и следа, а на ветках уже зеленела молодая листва. Только солнца не было, его затянула плотная пелена облаков. Весна, как всегда, своенравна, хотя ясная погода ничего бы не изменила. Так даже лучше – в неверном свете, с клочьями тумана в низинах, проще спрятаться от преследования.

Дорога вильнула, погружаясь в рощицу, покрывающую вершину холма. Долина Хоси раскинулась по другую сторону от города, что обступил холм и забрался на него отдельно стоящими домиками крестьян. Наверху же были только деревья. Сорная трава уже почти скрыла дорогу от глаз, но она еще угадывалась. Кенте стоило отдохнуть, но он не мог позволить себе ни мига промедления. Сначала надо найти место, где они с Хизаши будут в безопасности, потом – исцелить его рану, потом… А потом надо…

Кента споткнулся, но на этот раз тело подвело, и он все-таки рухнул лицом вперед, а Мацумото распластался сверху. Его кровь впитывалась в ткань кимоно, такую же темно-красную. Она жгла кожу и даже глубже, обжигала душу кипятком. Он терял сознание и снова пытался подняться – вроде бы получалось, он не мог сказать наверняка, потому что в итоге открыл глаза в месте, которого прежде не видел. Пахло дымом от костра и едой, от ее запаха свело живот. Кента бы еще постарался какое-то время скрывать, что пришел в себя, но желудок выдал его громким урчанием, сразу напомнив о Мадоке.

– Как проголодался, – довольно протянул смутно знакомый голос. – Значит, жить будешь.

В руки сунули половину лепешки из рисовой муки, она была сухой и черствой, и все же Кента сглотнул слюну и накинулся на угощение даже прежде, чем рассмотрел благодетеля. Ощущать вкус, аромат, слышать звуки вокруг своими собственными ушами – он и не думал, что настолько соскучился по всему этому. Запивая лепешку простой холодной водой, он наслаждался ею, как иные наслаждаются сакэ, до головокружения и легкого звона в ушах. И только тогда Кента увидел человека перед собой достаточно ясно.

– Вот наши пути снова и пересеклись, мальчик, – обнажил в улыбке потемневшие от возраста зубы старьевщик Исао. – Хотя какой ты теперь мальчик. Юноша! Нет, мужчина.

– Исао-сан! – обрадовался Кента. – Неужели правды вы?

– Что, не похорошел я, а? – старик смешно приосанился, только позади него, у костра, стояла не объемная котомка, набитая всякой всячиной, что он собирал в одних местах и продавал в других, а целая телега. – Годы берут свое, мальчик, берут свое…

Морщин на его лице прибавилось, глаза помутнели, и старик щурился сильнее, будто пытался разглядеть что-то очень далеко от себя, хотя их с Кентой разделяло расстояние в пару локтей.

– А…

– Спит он, спит, не шуми, – жестом осадил его Исао. – Я, может, и древний никому не нужный старик, а кое-чего по мелочи умею. Не помрет твой друг, хотя уже давно должен бы. С такой дырой люди не выживают.

Кента насторожился, однако не увидел в лице Исао ничего, кроме спокойного участия. От него напряжение внутри как по волшебству развеялось, и весь Кента неловко обмяк, плечи ссутулились, в голове стало пусто, но неожиданно легко.

– Спасибо, что спасли нас.

– Ты сам себя спас и этого вытащил. Мое дело маленькое, – крякнул старик и потер поясницу. – Пришел мой черед угощать, а твой – развлекать беседой.