– Саша… – выдыхаю и замираю.

В ступоре наблюдаю за тем, как достает из сейфа тот самый пистолет, который Игнатий потерял по пьяни еще в феврале. Значит, все-таки здесь… И молчал.

Господи…

– Что ты делаешь, сынок? – начинаю как можно спокойнее. Из-за того, что пытаюсь скрыть эмоции, голос даже чересчур сухо звучит. – Во что ты ввязываешься, Саша? Что творишь? Ты не имеешь ни малейшего понятия, против кого собрался воевать. Ты не справишься.

От резкого удара ладонью по столу вздрагиваю.

– Перестань, блядь, совать свой нос в мои дела!

Смотрю на разъяренного сына и не верю своим глазам. Передо мной будто не он, а совершенно другой человек стоит. Жесткий и мрачный мужчина. В нем так мало от моего мальчика, и вместе с тем в нем так много от моего отца. Всегда казалось, что внешне на Игнатия больше похож. Но то, что я читаю сейчас в его глазах, мимике и жестах, это, определенно, мой род.

«Когда ты так вырос, сынок?» – все, что мне в тот момент охота спросить.

Пока глаза наливаются слезами, а слизистую носа подергивает жжением, пытаюсь справиться с дыханием.

– Я не могу стоять в сторонке и наблюдать за тем, как ты губишь свою жизнь. Даже если ты станешь этим пистолетом угрожать мне…

– Да уж, конечно, я, блядь, не собираюсь тебе им угрожать. Если понадобится, я сразу выстрелю, мама. Так что исчезни, будь так, мать твою, добра!

С открытым ртом застываю. Пока Саша достает из сейфа пачки с деньгами, лихорадочно пытаюсь решить, что делать дальше.

– Саша… Я все-таки думаю, что нам нужно поговорить. Что бы ты ни хотел мне сказать, я это выслушаю и…

– Я не собираюсь обнародовать вашу чертову связь с Полторацким, – пересчитывая деньги, не поднимает взгляда. – Мне похрен на вас обоих ровно до того момента, пока вы не мешаете моим целям.

– Дело не в нем, – слегка повышаю голос, но в целом интонации сохраняю. Знал бы кто, чего мне это стоит! – Я знаю, что ты задумал… Что ты пытаешься сделать… Ты не справишься сам!

Закинув деньги в сумку, он поднимает взгляд на меня. Впечатленным не выглядит. Зная его характер и не понимая, как до него достучаться, я прихожу в отчаяние.

– И кто же мне поможет, а? – мрачно ухмыляется. – Ты? На хрен. Ты последняя, от кого я приму хоть какую-нибудь помощь!

– Что бы ты ни надумал, я твоя мать, Саша, – голос начинает звенеть, как я себя ни пытаюсь контролировать. – Мне не нравится эта затея. Мне не нравится твой выбор. Мне не нравится эта девчонка! Но ты мой ребенок. Я всегда буду за тебя. Я умру за тебя!

Хотела бы я сказать, что произнесенное мной производит на Сашу впечатление. Нет, не производит.

– Эта девчонка? – чеканит он так жестко, что у меня в третий раз самоуничтожается сердце. – Ты сейчас о Соне? Ты, блядь, еще смеешь о ней что-то говорить?! – это не крик. Это что-то похуже. Кроет по силе как горный обвал. Сначала оглушает, а потом забивает камнями. – Закрой рот! Закрой! И никогда… Слышишь меня? Никогда ничего о ней не говори!

Раньше я бы попыталась его одернуть. Но сейчас… Я понимаю, что в этом нет никакого смысла.

Он зол и беспощаден. Он готов рвать весь этот мир на куски. Я утратила не только свой авторитет для него, но и какую-либо ценность как мать. Он больше не считает меня близким человеком. Ненавидит меня наряду со всеми остальными, кого причислил к стае своих врагов.

Это самое страшное, что может случиться в жизни матери.

Как сына я Сашу потеряла. Но я не могу допустить того, чтобы потерять его как человека.

Поэтому я иду на риск и продолжаю говорить.

– Да, как мать, я не хотела видеть рядом с тобой Софию, но я бы не причинила ей вреда. Ни в чем подобном я никогда не участвовала! И в этот раз план по устранению готовился в обход меня. Я в последний момент узнала. Времени было мало! Я пыталась предотвратить этот ужас. Мне надо было действовать резко и быстро. Они бы не успокоились! Нужно было сделать так, чтобы София покинула Одессу, а ты бы не захотел ее искать. Все мои угрозы были блефом! Я сама пережила в юности насилие! – в последний момент срываюсь. Тряся у груди сжатым кулаком, самой себе не принадлежу. Слезы, хлынув, обжигают щеки. Губы кривятся. Подбородок дрожит. – Я знаю, что это такое! И я бы никогда ни одну девчонку под подобное не подтянула! У меня просто не было другого выхода, кроме как врать и угрожать!

Задыхаюсь.

С опозданием осознаю, что позволила себе истерику.

Взмахнув ладонями, спешно стираю влагу со щек. Промокаю пальцами уголки глаз. Перевожу дыхание. Когда видимость возобновляется, с удивлением отмечаю, что Саша, сохраняя неподвижность, смотрит на меня. Эмоции понять трудно. Его взгляд нечитаем, а лицо нерушимо. Из внешних маркеров, по которым можно что-то судить, только яростно раздувающаяся на вдохах грудная клетка.

– Соня была беременна. Она собиралась убить себя. Прыгнуть с моста, – сообщает абсолютно бесцветным, безжизненным тоном. Удар, который я проживаю в себе, столь сильный, будто внутри меня разрывается апокалиптическим громом небо. Хватаюсь ладонью за грудь. – Знаешь, кто сошел бы с этого моста следом?

– С-Са-ша… – выталкиваю с задушенным стоном.

Одной рукой хватаюсь за стену, чтобы устоять на ногах. Второй – зажимаю рот.

– Отец и Машталер либо будут гнить на нарах, либо глубоко под землей. Посмеешь помешать мне, присоединишься к ним. И мне похрен, как это воспринимается. Я жизнь положу, но каждая ебаная тварь заплатит за сделанное с Соней.

Выдав эту яростную тираду, Саша пихает пистолет за пояс брюк, подхватывает сумку и покидает квартиру. Едва я слышу, как за ним захлопывается дверь, медленно оседаю на пол.

Слез нет. Лишь внутри меня все гремит. И это ощутимее всех тех потрясений, что я когда-либо переживала.

Я не могу умереть сейчас… Просто не могу…

Мне нужно спасать сына! Нужно спасать!

Держись! Надо держаться!

Кое-как сгребаю себя. Придерживаясь за стену, бреду в гостиную. Принимаю новый комплект лекарств. Усаживаюсь и дожидаюсь, пока начнет действовать.

Не в моем характере расходиться сослагательными наклонениями. И все же… Перед глазами проносится сначала весь тот