– Я должна сделать ей укол. У нас есть временное решение этой проблемы в виде новой вторичной версии МАОА-1. Мне правда думается, что на этот раз у нас все получится…

– На этот раз? И сколько попыток исправить ситуацию вы предприняли до этого?

– Насколько я понимаю, все началось, когда она прикончила Келвина, – без обиняков заявляет Мия. – Хотя до меня это дошло не сразу. Собаки порой так поступают, живя на воле, когда кто-то из стаи стареет и тянет за собой назад остальных.

Мия быстро поворачивается и шагает к загону. Какой хрупкой выглядит ее кожа, какой уязвимой кажется плоть.

– Не переживай, Роб, она все равно в отключке. И дрыхнуть будет еще несколько часов.

Мия берет ротвейлериху за ухо и дует в него.

– Видишь? Джек, похоже, перестаралась с усыпляющими стрелами.

Шприц входит в тело и разбегается по нему мириадами крохотных ножниц, невидимых вооруженному взгляду. Мия покидает загон и направляется к крану мыть руки.

– Но это, надо полагать, еще не все, так? – спрашиваю я, прекрасно умея определять, когда здесь кто-нибудь что-то недоговаривает.

– Видишь ли, Роб…

– Выкладывай, не тяни.

– Она стала жрать Келвина, – отвечает Мия, – пока он был еще жив.

Собак мы теперь кормим, не открывая ворот и бросая им куски мяса через рабицу. Пыльная земля по ту сторону ограды забрызгана кровью.

– Это вредно для них, – говорит Мия, качая головой, – им нужна физическая активность.

– Не сходи с ума, – возражаю я, – их нельзя оттуда выпускать.

Из-за конуры выходит койот. Свора расступается перед ним, как толпа, через которую шествует парадная процессия или король. Не обращая на Мию никакого внимания, он ест, с чавканьем заглатывая куски мяса.

– Он все роет и роет, – говорит она. – Я видела с того края у самого забора ямы, которые тянутся по всей длине. Умен, зараза. Думает, что за ангаром его не видать.

Потом замечает мое выражение лица и добавляет:

– Только вот выбраться отсюда ему не дано. Проволока вмурована в бетонный фундамент, вкопанный в землю на пять футов. Здесь, Роб, все строилось на века, как в крепости.

Чтобы сделать все тихо, я навинчиваю на пистолет двадцать второго калибра глушитель. И обещаю себе прикончить ее с первого же выстрела. Страдать не заслуживает даже такая уродливая псина, как она. Но кто-то же должен что-то сделать.

Я подхожу к загону Двадцать Третьей и вешаю на колючую проволоку кусок мяса. Она подходит и хватает его. Выглядит сегодня совершенно нормально. Может, я слишком тороплюсь? Но потом вспоминаю ее смертельный танец с Мией, и меня пробирает дрожь.

Целюсь ей в левый глаз.

– Роб! – доносится из дома чей-то крик.

Мия. Я качаю головой и лишь тверже сжимаю рукоять, чтобы было сподручнее целиться. В ее отношении к этим гребаным псинам нет никакой логики. Двадцать Третья медленно бредет и трясет головой, жадно глотая мясо. Я веду за ней стволом пистолета.

За спиной ощущается какое-то движение.

– Не надо, Роб, что бы ты ни задумала, не делай этого.

При желании Мия может бегать очень даже быстро.

– Прости, Мия, но кому-то ведь надо.

Двадцать Третья замирает и смотрит на меня в упор своими черными глазами, похожими на две пуговки. Вот он, мой шанс.

– Прощай, – шепчу я, снимая пистолет с предохранителя.

– Остановись, Роб, прошу тебя, у нее будут щенки!

В голосе Мии звучит неподдельный ужас. Велика важность – беременная псина. Вот чего нам точно здесь не надо, так это лишних собак.

– Прости Мия, – говорю я и снова целюсь в Двадцать Третью.

Но от моей решимости не осталось и следа. В голове кружат мысли о щенках, о том, каково это, когда у тебя что-то слишком рано отбирают. Мие это дает ровно необходимый выигрыш во времени. Перед глазами мелькает ее напряженное лицо, а в следующее мгновение на меня обрушивается удар.

Передо мной плывут их лица. Фэлкон, Мия, Джек. На голове лед. Мир вокруг пульсирует раскаленной чернотой. Кухня раскачивается из стороны в сторону, словно корабль.

– Пустите меня, – говорю я, но едва слышу собственный голос.

А когда пытаюсь встать, пошатываюсь, и Мия бросается мне на помощь.

– Осторожнее, Роб, – говорит она, – садись сюда.

После чего бережно усаживает меня в кресло и сует в руки стакан охлажденного чая. В нем столько сахара, что я его чуть не выплевываю, но она все равно заставляет меня поднести напиток ко рту.

– Пей.

– Какого черта ты меня ударила?

Мне хочется говорить требовательно, но на деле выходит как-то плаксиво.

– Эта собака для нас особенно важна, – отвечает Мия. – Я хотела тебе раньше рассказать, но Джек меня отговорила…

– О чем? Что вы здесь ставите на беременной собаке свои злосчастные эксперименты?

Я поворачиваюсь к бледной, безмолвной Джек, которая сидит в углу и смотрит невидящим взглядом в пространство.

– В чем, собственно, дело?

Она пожимает плечами и отвечает:

– Я давно говорила тебе отсюда уехать. Незачем тебе больше здесь оставаться.

– С этим мы уже разобрались, – говорит Мия сдавленным голосом, будто все это время у нее в горле квартировала лягушка, которую она теперь пытается из себя выкашлять. – Пришло время.

Она делает вдох и явно пытается унять нервы. Мне страшно, ведь я ее такой еще никогда не видела. У нее такой вид, будто в ее груди вот-вот лопнет сердце.

– Мы думаем, когда вас нашли, вам было четыре. Но утверждать это наверняка нет никакой возможности. Для своего возраста вы были совсем маленькие, видно, постоянно недоедали. Когда в подвале нашли клетки… В общем, мы считаем, что большую часть времени вы проводили именно в них. Всего клеток стояло пять. В других, вероятно, тоже были дети. Но на момент обнаружения, кроме вас, там никого не осталось.

В доме лежали два трупа, мужчина и женщина. Назвать их родителями у меня не поворачивается язык. Мужчина скончался от передоза. Женщину задушили куском проволоки, обмотанной вокруг шеи. Создавалось впечатление, что мужчина, прежде чем отправиться на тот свет от наркоты, ее убил, может, преднамеренно, но, может, и случайно. Расследование особо никто проводить не стал, потому как сразу было ясно, что там случилось. Если чудовища и существуют, то эту парочку точно можно было отнести к их числу.

Я в жизни не видела детей в таком ужасном состоянии. До того самого момента, когда ты, Роб, выбрала вам имена, вы совсем не говорили. Ваши глаза не могли долго смотреть на свет, потому что вы не видели ничего, кроме мрака и клетки. У каждой из вас были недоразвитые, атрофированные мышцы. Думаю, вас даже