Сегодня ты на них напал, — показываю я.

Чтобы отдать тебе Ножа и покарать их предводителя за преступления против нас. Все это тоже во благо Земли.

Я молча смотрю на него, размышляя.

Но Бездна и так может отдать тебе вожака. Мы же видели, многие из них совсем не прочь это сделать. Его еще может постигнуть кара за преступления.

Небо не понимает, о чем я спрашиваю.

Возможно.

А вот Нож… за него бы они боролись до последнего. Приведи ты его ко мне…

Ты бы его не убил. Мы только что в этом убедились.

Но я мог бы. И развязал бы этим бесконечную войну. Почему ты решил рискнуть ради меня? Рискнуть всем?

Освобождение Ножа доказало бы Бездне, что мы милосердны и не убиваем врагов, даже когда имеем на то все причины. Это был бы очень правильный жест.

Я пристально смотрю на него.

Но ты не мог знать наверняка, что я не убью его.

Небо переводит взгляд на Источника — все еще спящего, все еще живого.

Я верил, что ты на это не способен.

Почему? — упорствую я. — Почему мои поступки так для тебя важны?

Потому что это знание понадобится тебе, когда ты станешь Небом.

Что ты сказал? — после долгой тягостной тишины выдавливаю я.

Но Небо уже подходит к Источнику, кладет руку ему на уши и заглядывает в лицо.

Когда я стану Небом? — громко показываю я. — Как это понимать?

Мне кажется, Источник достаточно нам послужил. — Небо смотрит на меня, в его голосе что-то поблескивает. — Пора его будить.

Но Небо — это ты! Куда ты собрался? Ты болен?

Нет, снова глядя на Источник, отвечает он. — Но однажды мне придется уйти.

Я разеваю рот.

И когда это случится…

Просыпайся, — показывает Небо, посылая свой голос вглубь Источника, словно камень опускается на дно глубокого озера… 1

Стой!…

Но веки Источника уже вздрагивают, поднимаются, и он громко втягивает воздух. Его голос становится все быстрее и быстрее, ярче, наливается явью… И вот Источник уже смотрит на нас с удивлением…

Но без страха.

Он садится, тут же падает назад, потому что еще слишком слаб. Небо помогает ему приподняться на локтях. Источник смотрит на нас, потом кладет руку на залеченную рану — в голосе поют ошарашенные воспоминания — и снова поднимает глаза.

Мне приснился удивительно странный сон, — показывает он.

И хотя сами эти слова — из языка Бездны…

Он показывает их безупречно чистым голосом Земли.

¾ Послушай! — говорит Брэдли. Хотя мы далеко от города. Рёв жителей и армии так громок, что Брэдли вынужден его перекрикивать. — В кои-то веки радуются чему-то хорошему.

— Интересно, снег будет? — спрашиваю я, сидя на Желуде и глядя в небо, которое затянуло серыми тучами. До сих пор было ясно и морозно. — Я никогда не видела снега.

Брэдли улыбается.

— Я тоже. — Он улыбается и в Шуме: над неуместностью моих слов.

— Извини. Это все лихорадка.

¾ Мы почти на месте, — говорит он. — Скоро будешь в тепле.

Мы спускаемся по разбитому зигзагу дороги, ведущей с холма на главную площадь города.

Возвращаемся домой после вчерашней артиллерийской атаки.

Сегодня утром мы заключили мир. На сей раз по- настоящему

Мы смогли. Не без помощи мэра — чему госпожа Койл уж точно не обрадуется, — но мы действительно заключили мир. Через два дня состоится первое заседание совета спэклов и людей, на котором мы обсудим все нерешенные вопросы. Пока человеческую половину совета представляют Брэдли. Симона, я. Тодд, мэр и госпожа Койл. Вшестером мы попытаемся каким-то образом договориться со спэклами об устройстве нового мира.

Где будем жить бок о бок, вместе.

Жаль только, моя болезнь все портит. Мы добились мира, настоящего мира, сбылась моя мечта, а у меня раскалывается голова и кашель никак не отпускает…

— Виола? — с тревогой окликает Брэдли.

И тут в конце дороги появляется Тодд — он бежит нам навстречу. Меня бьет такой жар. что, кажется, Тодда выносит из города на волне радостных криков. Потом мир вдруг ослепительно вспыхивает, я зажмуриваюсь, а Тодд уже рядом, тянет ко мне руки…

— Я тебя не слышу, — говорю я.

И падаю из седла прямо в его объятья.

— Славный новый день! — грохочет над площадью голос мэра. — День, когда мы разбили врага и вступили в новую эру!

Толпа под нами радостно ревет. — Надоел хуже горькой редьки, — ворчу я, придерживая Виолу, чтобы она не свалилась со скамьи. Мы трое — Брэдли, Виола и я — сидим в телеге перед забит0й людьми площадью. Лицо мэра висит не только в воздухе на огромной проекции за нашими спинами, но и на стенах двух зданий. Это он тоже сам научился делать. Брэдли хмурится, а мэр поет соловьем, как ни в чем не бывало. Госпожа Койл и Симона стоят по обе стороны от нас и хмурятся еще пуще.

Виола поворачивает голову.

¾ Очнулась! — говорю я.

¾ Я спала? А почему я не в постели?

— Вот и я хотел бы узнать! — сердито цежу я. — Мэр сказал, сначала тебе надо побыть здесь, но еще две секунды этого трепа, и я…

— Наша миротворица пришла в себя! — объявляет мэр, глядя на нас. Перед ним стоит микрофон, но ему он похоже без надобности. — Так давайте же воздадим ей хвалу за то, что она спасла наши жизни и положила конец войне!

Внезапно нас окатывает гигантская волна РЁВА.

— Что происходит? — спрашивает Виола. — Почему он меня расхваливает?

— Потомушто ему нужен герой, а я на эту роль никак не гожусь, — шипит госпожа Койл.

— И разумеется, я должен поблагодарить нашу грозную госпожу Койл! — добавляет мэр. — Она оказала неоценимую поддержку моей кампании.

— Поддержку?! — выплевывает госпожа Койл.

Но ее почти не слышно, потомушто мэр вещает Дальше:

¾ Однако, прежде чем она обратится к вам с речью, я должен сделать еще одно объявление. Мне хотелось, чтобы Виола непременно его услышала.

¾ Какое еще объявление? — спрашивает меня Виола.