¾ Она никогда его не одобрит, верно?

Виола не возражает.

— А ты что думаешь?

Я делаю глубокий вдох.

— Я не доверяю мэру… пусть сколько влезет рассказывает о своей спасенной душе.

— Он такое говорил?

Киваю.

— Что ж, я не удивлена. Примерно таких слов от него и стоило ждать.

— Угу.

Виола ждет пояснений.

— Но?

Я пытаюсь заглянуть ей в глаза — моей, настоящей Виоле, которая сидит сейчас на холме, в том же мире, но так далеко.

— Я как бутто нужен ему, Виола. Не знаю зачем, но у меня такое чувство.

— Однажды он уже назвал тебя своим сыном. Сказал, что в тебе есть сила.

Снова киваю.

¾ Конечно, я не верю, что он делает это по доброте душевной — в нем ни грамма добра нет. — Я сглатываю слюну. — Но он мог бы спасти тебя, чтобы добиться моего расположения.

¾ Этой причины достаточно, чтобы рискнуть?

¾ Ты умираешь, — говорю я и сразу продолжаю, потомушто Виола уже пытается мне возразить. — Ты умираешь — и врешь мне, что все хорошо, но если с тобой случится беда. Виола, если что-нибудь случится…

Мне спирает горло — да так, что не продохнуть.

Секунду-другую я не могу выдавить ни слова.

(Я -круг…)

— Тодд? — Виола впервые не отрицает, что серьезно больна. — Тодд, если ты попросишь меня принять лекарство, я приму. И не стану ждать разрешения госпожи Койл.

— Но я сам не знаю, надо ли! — со слезами на глаз; отвечаю я.

— Завтра утром мы прилетим в город, — говорит она. — И оттуда все поедем на заседание совета.

— И?…

— Если ты хочешь, чтобы я это сделала, наложи мне повязки. Сам.

— Виола…

— Тодд, все будет хорошо, — перебивает она. — Если это сделаешь ты, ничего плохого не случится. С тобой мне ничего не грозит.

Я надолго замолкаю.

Потомушто не знаю, что сказать.

И не знаю, что делать.

— Стало быть, ты тоже будешь принимать лекарство? — спрашивает госпожа Койл. как только я нажимаю отбой.

Мне хочется заявить, что подслушивать чужие разговоры невежливо, но она делала это столько раз, что я уже привыкла и не злюсь. — Мы пока не решили.

Кроме нас с госпожой Койл в палате никого нет. Симона с Брэдли готовятся к завтрашнему заседанию, а Ли ушел с Уилфом и учится смотреть за быками.

— Как испытания?

— Отлично, — отвечает она, скрестив руки на груди. — Благодаря соку алоэ, который Прентисс якобы обнаружил в оружии спэклов. сильный антибиотик действует в десять — пятнадцать раз быстрее и бьет по бактериям так стремительно, что те не успевают перегруппироваться. Гениальное решение. — Она смотрит мне прямо в глаза и, клянусь, в ее взгляде я вижу печаль. — Настоящий прорыв.

— Но вы все равно ему не доверяете?

Госпожа Койл тяжело вздыхает и садится рядом со мной.

— А как я могу ему доверять? После всего, что он натворил? Как мне не отчаиваться, видя, что все эти женщины с готовностью принимают лекарство — и, возможно, загоняют себя в ловушку? — Она прикусывает губу. — Вот теперь и ты…

— Еще не факт.

Она делает глубокий вдох и медленно выдыхает.

— Не все женщины поверили мэру. Многие еще ждут, что я изобрету для них другое лекарство. И я изобрету, вот увидишь.

— Верю. Но когда?

На лице госпожи Койл появляется настолько необычное для нее выражение, что я не сразу его узнаю.

Это лицо проигравшего.

¾ Ты так больна, сидишь в своей каморке и даже не догадываешься, какую из тебя сделали героиню.

— Я не героиня, — удивленно отвечаю я.

— Брось, Виола. Ты встретилась со спэклами лицом к лицу и победила. Ты теперь образец для подражания.

Символ нового будущего. — Она отводит взгляд. — Не то что остальные, кто остался в прошлом…

— Неправда…

— Ты поднялась на холм девчонкой, а спустилась взрослой женщиной. Меня по пятьсот раз на дню спрашивают, как себя чувствует Миротворица.

Только тут я понимаю, куда клонит госпожа Койл.

— Если я приму лекарство, по-вашему, его примут все остальные?

Она не отвечает.

— И тогда он победит окончательно, — продолжаю я. — Так вы думаете.

Госпожа Койл по-прежнему смотрит в пол. Через некоторое время она все же заговаривает, но тему выбирает неожиданную.

— Как я скучаю по океану… На быстром коне туда можно добраться за полдня, но я не была на побережье с тех пор, как мы забросили затею с рыбацкой деревней. Я уехала в Хейвен и больше не возвращалась.

Никогда не слышала, чтобы госпожа Койл так тихо разговаривала.

— Тогда я знала: в Хейвене еще есть за что бороться.

— И сейчас есть! Ничего не изменилось.

— Сдается, я проиграла, Виола…

¾ Но…

— Не спорь, дитя. У меня и раньше отбирали власть, но я всегда знала, что вернусь. Теперь не то. — Она поворачивается ко мне, в глазах только печаль, все остальные чувства надежно скрыты. — А вот ты еще можешь побороться, дитя.

Она кивает, словно бы сама себе, потом кивает еще раз и встает.

— Куда вы? — спрашиваю я вдогонку.

Но она уходит, так и не оглянувшись.

Я показываю ему мамин дневник:

¾ Хочу прочитать конец.

Мэр отрывается от донесений:

¾ Правда?

¾ Хочу узнать, что случилось. С ее слов.

Мэр выпрямляется:

— И ты думаешь, что я боюсь открыть тебе правду?

— А боишься?

— Только потомушто не хочу тебя расстраивать, Тодд.

— Расстраивать меня?

— Времена были страшные, тяжелые. Та история за-кончилась одинаково плохо по всем трем версиям — моей, Бена и твоей мамы.

Я продолжаю сверлить его взглядом.

— Ну хорошо, — со вздохом говорит мэр. — Открывай последнюю страницу.

Я смотрю на него еще секунду, а потом с замиранием сердца раскрываю мамин дневник на последней записи — что же я там увижу? Строчки сливаются в привычную лавину черных камней (хотя некоторые слова я уже узнаю), но я нахожу глазами последние абзацы, последние слова моей мамы…