– Не могу поверить, что у тебя хватило наглости сюда явиться, – шипит она.

– Мне нужно поговорить с Ривом, – отвечаю я.

Она издает резкий смешок.

– Думаешь, он хочет с тобой разговаривать? Он с тобой порвал. Теперь он знает, кто ты есть на самом деле. Чертова стерва.

Без особой надежды я заглядываю ей через плечо, вдруг он меня увидит и передумает. Или, по крайней мере, даст мне шанс объясниться. Но в гостиной полно народа, братья Рива и еще какие-то мужчины, которых я не знаю. Почти все они в таких же майках, как и Ренни, и все они уставились в телевизор, за которым стоит рождественская елка с одной единственной украшенной веткой. На кофейном столике в голубой миске мамы Ренни я вижу семислойный соус к тако, который Ренни всегда готовила для наших пижамных вечеринок. А сзади, на кухне, я вижу маму Рива в праздничном фартуке и фланелевых тапочках. Она мешает ложкой что-то в огромной кастрюле.

Я зову Рива и пытаюсь протиснуться в дверь, но она толкает меня так сильно, что я чуть не падаю на спину.

– Здесь тебя никто не ждет, – говорит она. – Рив ненавидит тебя также сильно, как и я.

– Он мог бы сказать мне об этом лично, – я вытягиваю шею, чтобы посмотреть внутрь дома.

– Он наверху, – сообщает мне Ренни и пытается заслонить мне вид, – мы с ним сидим в спальне. – Слово «мы» она произносит нарочито отчетливо, чтобы я точно его услышала. Я слышу, и у меня разыгрывается воображение. Рив с Ренни лежат в его кровати. Его голова покоится на ее коленях, она гладит его по волосам, и вдруг они начинают целоваться. Рив точно знает, как сделать мне больнее, да и Ренни тоже. Могу поручиться, что они оба, не задумываясь, этим занимаются.

– Никогда не вставай у меня на пути. Ты прекрасно знаешь, что я всегда побеждаю.

Я вздергиваю подбородок. Я не стану валяться у нее в ногах, будто нищенка, а она хозяйка дома.

– Передай ему, что я заходила. – Я беру пуансеттию и пытаюсь ее протолкнуть за дверь, но Ренни мотает головой и начинает ее закрывать.

– Тут живет кошка, а пуансеттии для них ядовиты.

За ее спиной раздается женский голос.

– Кто там?

– Никто, – отвечает Ренни и захлопывает дверь у меня перед носом.

Я иду к машине и убеждаю себя, что все к лучшему. Мы с Ренни окончательно расстались. Я сорвалась с крючка. Но и чувствуя огромное облегчение, я все равно плачу по пути домой.

Глава пятьдесят первая. Мэри

Мы с Кэт стоим на углу квартала, где живет Лилия. Кэт разговаривает по телефону с Пэтом. Она несколько минут она пыталась ему дозвониться.

– Что за черт! Ты же должен был за нами заехать к Лилии, помнишь? – Мне слышен голос Пэта на другом конце линии. Он совсем не такой расслабленный, как на Хэллоуин, он резче, более взволнованный. – Ты серьезно? – Кэт расстроено шмыгает носом и беззвучно одними губами сообщает мне, что у них опять сломалась машина, и потом кричит в трубку. – Тогда позвони своему чертовому механику! – Пэт что-то отвечает, и она прерывает разговор.

– Этому ненормальному нужно сегодня в общественный колледж. – Она засовывает телефон в карман брюк. – Надо попробовать позвонить Рикки, но мне кажется, он сегодня работает, да и увезти на мотоцикле он сможет только одну из нас. Можем вернуться к Лил и попросить ее нас подбросить.

– Или прогуляться, – без энтузиазма предлагаю я, предполагая, что Кэт откажется от этой идеи – дорога неблизкая, на улице сильно похолодало, а у Кэт, похоже, даже зимнего пальто нет. Чтобы согреться она надевает одежду в несколько слоев: термобелье, свитер и ее армейский бушлат. Можно сказать, на ней практически пуленепробиваемая броня.

– Ладно, – говорит она. – Тогда пойдем по Стейт Роад и выскочим прямо у школы. – Он разворачивает свой спальник и накидывает его на плечи, как огромную пелерину. – Кстати, нам есть о чем поговорить.

И мы пошли. Сначала мы идем быстрым шагом, но потом замедляем ход, и это становится похоже на прогулку в летний полдень. Вокруг такая красота. Тяжелые наполненные снегом облака и украшенные праздничными огнями дома.

Всю дорогу мы вспоминаем о том, как Лилия расправилась с Ривом. Секунда за секундой. У Кэт прекрасная память, она помнит гораздо больше деталей, чем я, ведь тогда очень нервничала и боялась, что все пойдет не так, как мы спланировали. Теперь я очень благодарный слушатель и с жадностью впитываю все подробности.

– Как бы мне хотелось видеть его дурацкую рожу после того, как Лил захлопнула дверь! – орет Кэт. – Черт. Как думаешь, у ее родителей нет камеры наблюдения? – она поворачивается лицом к ветру и тот сдувает волосы назад. – По-моему, все богатые люди пекутся о своей безопасности. А еще ее папа всегда очень за нее боится.

– Вполне вероятно, – говорю я со смешком. – Может, ее саму спросим?

Кэт достает телефон и печатает сообщение.

– Знаешь, Мэри, если у них есть камера, я достану копию записи, закольцую ее, и ты сможешь сколько угодно раз видеть момент, когда сердце Рива разбивается. С Рождеством, детка. В этом году ты была очень хорошей девочкой.

– Угу, – хихикаю я. – Правда?

Кэт смеется.

– Может, и не совсем в соответствии со стандартами Санты, но все равно, ты достойна такого подарка. – Вдруг она становится серьезной. – Надеюсь, что это тебе поможет.

– Уже помогло! Гораздо больше, чем ты думаешь. – Как только я произношу эти слова вслух, они становятся правдой.

Кэт сжимает кулаки, потом начинает петь.

– Ты разбиваешь сердца, забираешь любовь без остатка. Не дурачь меня, – ее голос разносится ветром. Мы проходим мимо дома, на крыльце которого мужчина вешает гирлянды. Услышав ее, он чуть не падает с лестницы от удивления.

Надеюсь, Лилия откликнется на нашу просьбу, мне бы тоже очень хотелось увидеть физиономию Рива, хотя я и знаю, что наш план сработал, и его сердце разбито. И в этом нет никаких сомнений.

Вся эта история напомнила мне тот день, когда Рив сказал тем парням, что он не мой друг. Именно тогда мое сердце разбилось.

Теперь мы с ним похожи.

– Кстати, а сколько лет твоей тете Бэтт? У нее сохранились какие-нибудь платья 20-х годов?

– Кэт, она совсем не старая! Ей всего 46!

Кэт хохочет.

– Ошибочка вышла. Просто я подумала, вдруг у нее остались какие-нибудь винтажные шмотки, которые можно надеть на новогоднюю вечеринку.

Я сглатываю.

– Ты не имеешь в виду ту, что устраивает