– Какие проблемы? Что вы делали там?

– Разговаривали. Да отпустите мою куртку. Она у меня единственная.

Дарнок отпустил юношу, внезапно испытав прилив неловкости от взгляда, которым на него в упор смотрел Рес.

– О чем вы говорили?

– О жизни и любви…

Рес подошел к высокому парапету, который отделял галерею от головокружительной высоты Главной Башни и каменных плит мощеного двора внизу, повернулся лицом к собеседнику и сел спиной к бездне, беспечно болтая ногами в воздухе.

– Ваша бесценная Молена не желает выходить замуж за герцога де Варра. Он ей не нравиться.

– А кто же ей нравиться?

Рес повернулся боком, поставил одну ногу, согнутую в колене, на парапет и оперся на колено локтем.

– Догадайтесь.

– Разрази меня гром! Не хотите же вы сказать, что… – Дарнок хлопнул себя ладонью по лбу и застонал. – Я должен был это предвидеть! Привезти вас в замок было то же самое, что пустить лису в курятник. Она призналась вам в любви?

– И долго рыдала на моем плече ввиду этого печального обстоятельства.

– А вы? – желваки заходили под кожей на скулах оруженосца.

Рес взглянул на него грустно и как-то устало.

– Я? Объяснил ей, что мое сердце занято. Вы довольны?

При этом он подтянул вторую ногу и поставил на парапет рядом с первой.

– Черт побери! Как вы можете там сидеть! Если свалитесь вниз, то костей не соберете. Она была расстроена?

– Еще бы. А если я свалюсь, вы будете оплакивать мою безвременную кончину, Дарнок?

– Что за дурацкие шутки! – рассердился оруженосец.

– Почему же дурацкие? Молена сказала, что не сможет прожить без меня и минуты. А вы, Дарнок? Вы?

И с этими словами Рес поднялся на ноги одним длинным плавным невероятно грациозным движением. Теперь он стоял на парапете боком, искоса поглядывая на побледневшего Дарнока.

– Что за глупости приходят вам в голову! Немедленно спуститесь оттуда!

Рес поднял одну ногу и покачал ею в воздухе.

– Любовь, Дарнок, это птица, которая парит в вышине. Ее нельзя поймать. Хотя все пытаются. Даже я.

– Святой Боже! Сейчас же слезайте! Вы с ума сошли!

Рес улыбнулся грустно и легко соскочил на пол.

– Возможно. Некоторые считают влюбленность разновидностью сумасшествия. Но это временное помешательство. Оно проходит. Так я и сказал Молене.

– Господи, Рес! – оруженосец перевел дух, прижав руку к сердцу. – Больше никогда так не пугайте меня.

– Простите. Просто мне хотелось увидеть в ваших глазах хоть на одно мгновенье то, что я видел в ее глазах.

– Черт возьми! Как я должен понимать эти слова? – Дарнок был потрясен, рассержен и удивлен одновременно.

Рес снова повернулся к нему спиной и, облокотившись о парапет, посмотрел вниз.

– Здесь в самом деле очень высоко. Я хотел сказать, Дарнок, что если бы вы свалились отсюда, я бы тут же прыгнул следом. Потому что с вами моя жизнь приобрела смысл. До этого она была только бессмысленным существованием. А без вас она снова потеряет всякий смысл.

– Черт… Рес… – Дарнок даже охрип. – Это звучит как… признание в любви.

– Я не знаю, что такое любовь, – покачал головой юноша, – но если это то, что заставляет меня делать кучу глупостей ради вашего спокойствия и благополучия…

Оруженосец смущенно и растеряно молчал. Рес повернулся к нему и продолжал, видимо в порыве откровенности.

– У меня не было детства, Дарнок, в том понимании, которое обычно люди вкладывают в это слово. Я научился плавать и нырять раньше, чем ходить. В три года я уже ездил верхом. В пять лет владел всеми существующими видами оружия. Когда мне исполнилось семь, меня безоружного бросили в яму с ядовитыми змеями. Когда мне исполнилось девять, меня посадили на трое суток в клетку с голодным львом со связанными за спиной руками и ногами. Я голодал пять дней в неделю и за это время пил воду только три раза. И так в течение трех лет подряд. С самого рождения я спал зимой на снегу без всякой одежды и переплывал реку, разбивая грудью лед. Меня подвешивали за руки или вниз головой на несколько суток. И день и ночь в течение двенадцати лет я носил за спиной мешок, набитый камнями и каждый день в него добавляли еще один камень… И это лишь малая часть того, что мне приходилось выносить. И неустанно, день и ночь, тренироваться. Тренировать ум и тело. Оттачивать каждое движение до совершенства, до того момента, когда действуешь быстрее, чем успеваешь подумать. Учиться выживать в любой ситуации, в любых условиях. Выживать и убивать.

– Господь всемогущий… – только и мог произнести потрясенный оруженосец. – Кто же мог сотворить такое со своим собственным ребенком?

– Я не был единственным, Дарнок. Нас всех так воспитывали. Правда, еще в раннем детстве я заметил, что обладаю некоторыми особыми способностями. Например, что меня слушаются и любят все животные. Но у меня хватило ума не распространяться об этом, что в некоторых случаях облегчало мне жизнь, – усмехнулся Рес. – Как в клетке со львом, например.

– И много вам приходилось убивать? – с ужасом спросил Дарнок.

– Людей? Достаточно много.

– Да уж, судя по вашей седельной сумке… И по тому, что вас наняли Великие Магистры…

Оруженосец покачал головой.

– Вам ведь тоже приходилось убивать, Дарнок.

– Да, но в бою.

– Смерть всегда одинакова.

– Нет, я бы не смог убить безоружного, ничего не подозревающего человека. Что вы испытываете, когда убиваете по заказу? Того, кто ничего вам плохого не сделал, кого вы едва знаете?

Рес пожал плечами.

– Ничего. Это моя работа.

– Молена права. У вас вместо сердца – камень.

– Я сам долго так думал, – печально улыбнулся юноша. – Но, оказывается, здесь у меня тоже может болеть.

И он приложил руку к груди.

– Вы не виноваты, что стали таким, – сочувственно произнес Дарнок. – Вас так воспитали.

– Это правда. Из меня пытались вытравить все человеческие чувства. Дружбы не существует, есть временное сотрудничество в общих интересах. Любовь – это миф, лживая сказка для дурачков и слюнтяев. Благодарность? Это еще что такое? Для чего она? Совершенно бесполезная и глупая условность. Жалость и сочувствие – вообще недостойные чувства, любой проблеск которых нужно гнать как непростительную слабость.

– Из вас хотели сделать бесчувственное чудовище. Я рад, что им это не удалось, – сказал оруженосец.

– Увы, я в самом деле проявил кое-какие чувства. За это и поплатился.

– Вас за это изгнали из дому? Думаю, лучше остаться круглым сиротой и калекой, как я, чем появиться на свет на вашей родине.