Ур улыбнулся, превозмогая острую боль в груди.

— Соблазняешь меня, мерзкая тварь? Что ты можешь дать мне? Я прожил тысячи лет в этом мире. Десятки тысяч раз я встречал рассвет и провожал закат. Я познал истинную любовь к женщине, к детям, к людям. Я пустил в свое сердце Сварога, чья любовь вела меня по жизни. Не трать попусту свое время, демон, его у тебя осталось не так много.

Пастух склонился к Уру, положив ладонь на его плечо и внимательно взглянув в глаза:

— Тело. Мы дадим тебе новое тело. Ты вновь станешь молодым, сильным, сможешь любить как в первый раз. Я же видел, какими глазами ты смотрел на молодых асгардцев. А девушка, собирающая на торгу яблоки, думаешь, я не заметил, как ты пожирал глазами ее молодое свежее тело? Ну же, Ур, от такого не отказываются. Вместо того чтобы предать тебя смерти, я предлагаю тебе новую жизнь.

Пересохшими от жажды губами старик плюнул ему в лицо.

— Убей меня, демон!

Пастух, рассмеялся, резко взмахнув рукой. Огромный черный кнут выполз из его ладони, извиваясь, словно змея. Гигантские кольца закружили в его руке, с шипением рассекая воздух.

— Да будет так! Ты умрешь! Умрешь тысячу раз в муках, и тысячу раз я буду возвращать тебя к жизни. Ты будешь рыдать, вновь и вновь умоляя меня подарить тебе смерть!

Черный кнут метнулся к тщедушному старику, заставляя пустынный остров содрогнуться от криков невыносимой боли.

Правитель, не отрываясь, смотрел на море, заранее зная, что ему скажет воевода.

— Прости, Великий. Мои люди не справились с ним. Демон оказался сильнее.

Правитель кивнул, оборачиваясь к поникшему воеводе, и улыбнулся.

— Ничего, Януш. Это была моя ошибка. Видимо, его не одолеть простым клинком. Не грусти, старый воин, скоро мы дадим им славный бой.

Януш кивнул, поднимая свой взор от пола.

— Позволь мне возглавить войско.

— Нет, Януш, твое место здесь, подле меня. Ты умный воитель, один лишь твой совет может повернуть ход событий. Даже не проси меня об этом.

Януш замотал головой, стиснув добела огромные кулаки.

— Крава был моим сыном!

Правитель вздохнул, пряча под маской свою печаль.

— Мне жаль, — рука его поднялась, будто призывая к тишине, и Правитель прислушался, — не печалься, Януш, Отец принял его. Сейчас он счастлив, демон не смог сломить его дух. Он был настоящим воином. Я разделяю твое горе, но Дружину поведет Тугдаме. Враги осадили полян, я не вижу, что там деется, город будто задернут темной пеленой. Но оставаться в стороне мы не имеем права. Передай мой приказ Дружине — выступать завтра. Иди, Януш, время не ждет.

Дождавшись, покуда эхо тяжелых шагов воеводы стихло, Правитель подошел к золотому трезубцу. Слегка коснувшись пальцами заветного дара харийцев, он вздохнул:

— Вот и настал ваш час, братья-харийцы. Не думал я, что когда-нибудь напомню вам о вашей клятве.

Взяв трезубец, Правитель умело перебросил его из руки в руку, наслаждаясь идеальным балансом оружия. Его пальцы неторопливо пробежались по золотым орнаментам древка в поиске тайных символов. Очень скоро тайнопись поддалась его стараниям, и трезубец зазвенел словно натянутая струна. Три тонких клинка будто перекликались между собой, отправляя тревожный сигнал в далекие харийские земли. Звук нарастал, становясь все выше и выше, оружие затрепетало в руках, пытаясь вырваться на свободу. Превозмогая невыносимый звон в ушах, Правитель закричал:

Взываю к ушедшим, кто создал Союз,

Кровью печати скрепляя.

Взываю к словам, что слетали с уст,

Братскую клятву давая.

Взываю к Сварогу, чей мудрый совет

Хлеб разделил пополам.

Взываю к Даждьбогу, чей солнечный свет

Клятву вознес к небесам.

Трезубец вырвался из его рук и завис в воздухе, обернувшись остриями к полудню.

Встаньте, сыны рода харийского,

Встаньте на праведный бой.

Враг у порога брата дорийского

Правь попирает ногой.

Летите птицей, воины славные,

Быстрее ветра степного.

Омойте кровью мечи булатные,

И да хранит вас Перун от Лихого.

Правитель взмахнул рукой, отпуская нетерпеливого слугу на волю. Трезубец, словно живое существо, сотни лет томившееся в неволе, молнией вылетел в окно, устремившись в далекие родные края. Через мгновение он исчез из поля зрения, растворившись в густых белых облаках небес. Правитель утомленно вздохнул, прислушиваясь к удаляющемуся звону.

— Вот братья и сошлись в решающей битве. Да одержит верх правый.

Ладонь его поднялась, приветствуя теплые лучи Даждьбога. Сегодня он впервые не улыбнулся земному светилу. Отвернувшись от окна, Правитель уверенной поступью вышел из покоев. Пришло время молодым волхвам познать свои силы.

…Малах, с утра не разгибая уставшей спины, раз за разом взмахивал серпом, срезая золотистые колосья. Наконец настал долгожданный день сбора урожая, и вся его многодетная семья вышла на поле. Капля за каплей стекал пот с его смуглого лица, орошая землю. Монотонно напевая любимую песню, он улыбался, оглядываясь на жену, собирающую колосья в снопы. В этот раз год выдался особенно урожайным. Каждый колос был крупным, каждое зерно налитое. Частые дожди и теплые солнечные лучи потрудились на славу, подарив харийцам хороший урожай. Малах, разогнув спину, поднялся, растирая колос натруженными мозолистыми ладонями. Сдув сухую шелуху, он улыбнулся красивой горстке зерен, лежащей на ладони, и одним махом забросил ее в рот. Ветер усилился, освежая его вспотевшее тело, и вместе с прохладой принес что-то новое. Малах прислушался, поднимая голову к небу. Тонкий нарастающий звон становился все сильней и сильней, заставляя его испуганно попятиться к семейству. Вдруг с небес, словно стремительный коршун рухнул наземь, что-то вонзилось у самых его ног. Попятившись, Малах упал, испуганно разглядывая звенящую диковинку. Огромный трезубец, испокон веку бывший символом власти и единства харийского рода, подрагивал в земле. Невыносимый звон, исходящий от этого оружия, будто стон, взывал о помощи, заставляя харийца закрыть ладонями уши. Замотав головой, Малах бросился к нему и выдернул трезубец из земли. Звон прекратился, и все трудящиеся в поле односельчане облегченно вздохнули. С любопытством сбегаясь к невиданному чуду со всех сторон, люди стали переговариваться, пытаясь коснуться руками его золотого древка.

— Малах, откуда это у тебя? Дай поглядеть! Какой красивый! Малах, дай потрогать!

Хариец, завороженно вглядываясь в сверкающую находку, отстранился от односельчан, прижимая трезубец к груди. Он безумно повел глазами по сторонам, прошептав дрожащими губами:

— Это смерть. Я слышал голоса. Отца… Деда… Они взывали ко мне… Они сказали… Я должен отнести это к царю!