ссылаться. Вместе с тираном он подобрал из числа подданных ему тридцать верных храбрецов, обликом схожих с персами и знающих их язык, и под видом купеческого каравана из тридцати верблюдов, гружённых всяческим редким товаром, отправился на поиски Авесты. Зная местные нравы, Гермий пошёл долгим, кружным путём, дабы варвары не заподозрили, кем были посланы купцы и с какой стороны пришли. А пока философ, щедро одарённый тираном и ни в чём не терпящий нужды, вновь принялся за свои труды, на сей раз зрелые, и посему писал на пергаменте, чтобы они прошли сквозь мрак тысячелетий. И целый месяц ежедневно проводил по нескольку часов в обществе Пифии, чувствуя, как привязывается к ней и как любовь открывает двери к мыслям, которые ещё вчера казались неразрешимыми. Восторг и жажда обладания гетерой взметнули его страсть к творению, и угнетало лишь ощущение воровства, не покидало чувство, будто он, прогуливаясь по саду, ворует у Гермия не только наложницу – его невоплощённые мысли, осыпающиеся из крон прекрасных дерев, ровно переспевшие, терпкие на вкус маслины.

Меж тем Таисий Килиос торопил Ариса, предлагал взять Пифию и с ней бежать, для чего в условленном месте его ждал корабль, но философ всякий раз откладывал отъезд, испытывая перед тираном неискупаемую вину, и уже мыслил во всём ему признаться, как только тот вернётся. Через месяц странствий по просторам Персии он и в самом деле пришёл, но, захваченный жаждой подвига, ничего уже не замечал и с юношеским жаром рассказывал, что отыскал в глубинах персидских земель путь к Авесте. Но достичь её не смог лишь потому, что закончился товар и надобно снаряжать новый караван. Он уверял, будто священные книги магов хранятся в сокровищнице, вырубленной в недрах скалы, и при них бдительная стража из жрецов числом в полсотни, владеющих силой чародейской. Поэтому на пути у Гермия и его лазутчиков всё чаще восстают заслоны в виде заклятий, ибо даже знающие магическую ассару, снимающую преграды, его астрологи беспомощны бывают, и уже несколько раз случалось, когда прямые дороги уводили в обратную сторону!

Но к исходу лета скопец вызнал, когда и где варвары празднуют сакральный праздник Авесты. В этот день святыню выносят из тайного подземного храма, что находится в горах где-то возле Пасаргады, и, развернув свитки, вывешивают их прямо на площади и улицах города, дабы бычья кожа проветрилась и напиталась солнцем и чтобы всякий человек мог найти для себя те знания, которые ему потребны. На авестийский праздник в условленное место съезжается великое множество паломников, и раз в году на это время снимают все заклятия и охрану! Так что есть возможность ночью подменить свитки и беспрепятственно вывезти из места поклонения святыне. У персов суще поверье: если к книгам прикоснётся человек лживый, золотые письмена с пергамента исчернут! Варварским этим заблуждением Гермий и хотел воспользоваться, развесив чистые бычьи шкуры. Но если даже наутро жрецы Авесты, обнаружив подмену, отправят погоню, тирану должно выслать навстречу ещё несколько караванов на верблюдах и свежих лошадях, дабы запутать следы и пройти сквозь земли персов с похищенными свитками.

До праздника Авесты оставалось менее месяца, поэтому вдохновлённый Гермий поспешно снарядил три каравана: один – с товаром, другой – с чистым пергаментом и с третьим ушёл сам, нарядившись сузским купцом. И даже не спросил ничего о своей гетере! Взирая на него, философ отмечал, насколько может быть притягательной высшая власть идеи, способная перевоплотить, по сути, падшего, разочарованного человека, ограниченного всего двумя удовольствиями – есть и спать, в героя! Жир кастрата с него сошёл, тиран превратился станом в молодого и сильного воина, готового в одиночку идти с копьём наперевес супротив целого войска.

Гермий ушёл к персам тайными тропами, но на сей раз едва углубился в их земли на десяток стадий, как попал в заранее поставленную варварами западню, был схвачен и закован в цепи. Никто тогда ещё не знал, что его разосланные в разные концы лазутчики, помня тиранию скопца, предали его и теперь по наущению Дария слали сообщения об Авесте, дабы выманить Гермия из Атарнея. Варвары настолько прилежно охраняли свою святыню, что и близко не подпускали иноземцев, изобретая всевозможные ухищрения. И всякого, кто пытался отыскать священные книги, забивали в колодки и потом пытали, умучивая до смерти.

Гермия отвезли в Сузы, где его допрашивал сам Дарий, пытаясь добиться, чтобы назвал имя человека, кто подвиг его на похищение. Он не хотел верить, что столь дерзкое, неслыханное преступление скопец замыслил сам. Тирана Атарнея садили на огонь, бросали в воду, ломали пальцы и, наконец, ещё живого распяли на кресте, пообещав, что снимут, если он выдаст своего вдохновителя. Несколько дней Гермий висел под знойным солнцем, и хищные птицы, прилетая, клевали ему печень, как Прометею, но он не разомкнул уста. Когда же мужественный и предерзкий герой умер, не произнеся ни звука, его сняли с креста и вдруг обнаружили, что он был уже не скопец: молодой и могучий уд, словно дикий побег на пне срубленного древа, едва вмещался в набедренную повязку…

Но обо всём этом Арис узнал много позже, а тогда, прослыша о пленении тирана, он взял гетеру и вкупе с нею бежал на корабле, присланном эфором, который и доставил его в Пеллу, ко двору Филиппа.

Поселившись на вилле с молодой женой, он взялся за воспитание наследника, и в первое время казалось, всё остаётся по-прежнему – приволье, ласковый плеск волн и вдохновение, – но он вдруг стал тосковать по саду Гермия, по извилистым и таинственным тропам, где они с Пифией крали любовь. И оба сейчас, когда пропал вкус воровства и не нужно было таиться в зелени от глаз прислуги, шедшей по пятам, не нужно было, встречаясь украдкой, мимолетно шептать слова любви или страдать от вожделения и невозможности прильнуть друг к другу.

Так они жили в царском поместье Македонии недолго и здесь, на прохладном побережье, словно остывали, как остывает излившаяся из вулкана магма, когда поверхность, покрываясь пеплом и коркой, твердеет, а внутри всё ещё продолжает храниться огонь, украденный и вынесенный из глубинных недр Земли.

После того как, оказав услугу мужу, Пифия совратила царевича, чем помогла Арису разорвать его порочную связь с матерью Мирталой, жена и вовсе охладела к философу, страсть её угасла так же внезапно, как и началась в саду Атарнея. Духовный кормилец Александра долго искал причины, пытаясь объяснить её и гибелью Гермия, и тем, что подвиг его способствовал возрождению отсечённой плоти, хотя, зная медицину, сам в