частично направленная против меня, состояла в том, что подсознание личности несет в себе не только ее детские эротические представления, но содержит еще исторический опыт всего ее племени. И таким образом, по Юнгу, еврейское подсознание отличается от арийского.

Узнав об этом замысле, Фрейд пришел в ярость. Это было время, когда озарившая его идея подсознания подвергалась жестоким атакам его противников, и одним из главных их аргументов было обвинение в еврейском характере его учения. Теперь даже трудно себе представить, что порой казалось, будто вся идея психоанализа обречена.

Интермедия

Меня прервал громкий стук в дверь. Я попыталась не обращать на него внимания, но мои пальцы застыли на клавишах компьютера – я вдруг забыла, что собиралась написать дальше. Ведь я в детстве, хоть и была очень натасканным ребенком, не очень понимала рассказ Сабины, я просто механически записывала его на чистом листе своей необычайно тренированной памяти.

Пока я медлила, стук повторился – еще громче, еще настойчивей. Я, шатаясь, поднялась со стула и пошла отворять дверь. За дверью стояла Лилька с какими-то картонными коробками в руках.

– Боже мой, вы в порядке, Лина Викторовна? Я чуть с ума не сошла от беспокойства! Вы ведь уже два дня не проявляете никаких признаков жизни! В регистратуре говорят, что вы ни разу не звонили – значит, вы ничего не ели и не пили. Впустите меня, я принесла вам обед и термос с чаем.

Сильным молодым плечом она оттеснила меня от двери и стала раскладывать на круглом столике у окна принесенные ею картонные коробочки вместе с пластиковыми вилками и ложками.

Первым делом она налила чай из термоса в высокий картонный стакан, сунула его мне в руку и приказала:

– Пейте!

Я послушно сделала первый глоток и, обнаружив, что умираю от жажды, залпом выпила все остальное.

– Отлично! – воскликнула Лилька и села в кресло у окна, не выказывая никакого намерения уйти и оставить меня в покое. – Я буду сидеть тут, пока вы не съедите то, что я принесла!

Когда я неуверенно попыталась зачерпнуть вилкой комочек вареного риса, не зная, что с ним делать, Лилька вскочила, загребла ложку душистого мяса, добавила к нему рис и поднесла к моему рту:

– Рис надо есть с мясом и запивать чаем.

Я выполнила ее приказ, а дальше уже сама с аппетитом съела весь китайский обед.

– Вас, что, совершенно не интересует, как я доложила нашу работу? – обиженно спросила Лилька, наблюдая, как я с удовольствием запиваю чаем съеденный обед.

Я вздрогнула и чуть не уронила стакан – какую работу? Все это время я жила в другом мире и начисто забыла, где я и зачем сюда приехала.

– Конечно, меня это очень интересует, – напряженно промямлила я, пытаясь вспомнить, о чем идет речь.

Шустрая Лилька сразу раскусила мое притворство и пришла в ужас:

– Что с вами, Лина Викторовна? Вы все забыли? Вы больны?

– Нет, просто я встретила призрак прошлого, и он меня поглотил.

Я недаром пригрела Лильку на своей груди.

– Тогда расскажите ваше прошлое мне, и я вас вытащу обратно! – решительно объявила она.

И тут меня осенило, как я могу от нее избавиться. Я вытащила из-под компьютера афишку фильма о Сабине и протянула ей:

– Это не мое прошлое, и рассказать о нем непросто. Пойди, посмотри этот фильм, и тогда ты поймешь, о чем идет речь. Он идет всю неделю.

Лилька быстро пробежала глазами афишку:

– А вы при чем?

– Я же сказала – посмотри этот фильм, и я тебе все расскажу.

Лилька всмотрелась в афишку и ахнула:

– Сеанс начинается через час!

– Так беги! С твоими молодыми ногами и часа достаточно, чтобы успеть! – Я быстро показала ей киноклуб «Форум» на карте Нью-Йорка и почти силой вытолкнула за дверь.

Оставшись наедине с компьютером, я села напротив экрана и ужаснулась – весь дальнейший рассказ Сабины выскользнул из моей памяти. Я его потеряла из-за Лилькиной заботливости. Зато я вспомнила нашу с Лилькой замечательную работу, с которой мы приехали на конференцию в Нью-Йорк, и пожалела, что не узнала, как Лилька доложила ее без меня. Вместе с сожалением на меня вдруг навалилась страшная сонливость. Я с трудом добрела до кровати, не раздеваясь, рухнула в постель и немедленно заснула.

Проснулась я от яркого солнечного луча, который скользнул по моему лицу. Я с трудом разлепила сонные веки и обнаружила, что забыла задернуть шторы. Который был час? Из-за проклятого джет-лэга мои внутренние часы сбились с ритма и ничего путного не могли мне сказать. Я глянула на часы – они показывали без десяти минут одиннадцать. Я никак не могла вспомнить, переставляла ли я их на нью-йоркское время или они показывают новосибирское.

Все-таки переставляла, решила я, и потянулась за афишкой фильма о Сабине – мне помнилось, что на воскресенье был обещан дневной сеанс. Уж не воскресенье ли сегодня? Я позвонила в регистратуру, и они подтвердили, что сегодня воскресенье. Значит, можно было сходить в киноклуб «Форум» и опять посмотреть фильм в надежде, что ко мне вернется память и я продолжу рассказ Сабины.

До начала сеанса оставалось два часа, так что я успела принять душ, сменить белье и пообедать в китайском ресторане. Дорога была мне уже знакома, и я пришла в «Форум» за четверть часа до начала. Уже не стесняясь, я взяла кофе в кофейном баре и с чашечкой в руке вошла в зрительный зал. Не успела я устроиться в удобном глубоком кресле с прикрученным к левой ручке столиком, как услышала за спиной многоголосую русскую речь. Я украдкой глянула назад и узнала веселую группку Лилькиных приятелей – значит, она уже посмотрела фильм и прислала сюда своих друзей. Я поглубже погрузилась в мягкие объятия кресла и втянула голову в плечи, чтобы меня не узнали: мне сейчас ни к чему были компаньоны и собеседники.

К счастью, свет погасили довольно быстро, и по экрану побежали уже знакомые мне кадры фильма. Я смотрела без особого интереса: все это было мне известно, только один кадр потряс мое воображение. Очевидно, на это он и был рассчитан, и его продержали на экране целую минуту, так что я успела хорошо его рассмотреть: это была групповая фотография, грубо разорванная посредине.

На фотографии в три ряда сидели члены венского психоаналитического семинара Фрейда, в центре плечом к плечу, как родные братья, красовались Фрейд и Юнг. Линия разрыва, корявая и неровная, словно сделанная раздраженной рукой, проходила в точности