– А чего твой отец? – спросил я. – Он ведь тоже…

– Он тоже, – перебила меня Конфетка, – оказался дерьмом. Таким же, как и все остальные. Поспешил от меня отречься, как только возбудили дело за нанесение тяжких. Ему его рабочее кресло оказалось дороже единственной дочери. Он даже не явился на суд. И не переслал мне ни одной дачки. Впрочем, как и мой любимый женишок Дима.

– Тоже отрекся?

– Есте-е-ественно. Не смог простить мне того, что меня изнасиловали. И я почти три года, пока не откинулась по амнистии, хлебала одну баланду.

– А как откинулась, – улыбнулся я, – не пыталась продолжить разговор с этим кастратом?

– Ха, – довольно хмыкнула Конфетка. – Бог шельму метит. Уже два года, как кастрат сдох от ложного крупа. Представляешь, такой здоровяк?

– Может, потому что без члена и без яиц? – расхохотался я. – Иммунная недостаточность, нарушение обмена веществ.

– Может, – хихикнула Светка и, посерьезнев, добавила: – Все в ничего. Вот только… только после того случая я стала ярой мужененавистницей. Могу свободно общаться с мужчинами, поддерживать с ними дружеские отношения, даже очень теплые отношения. Но как только проявляется что-то, хоть немного похожее на стремление достичь со мной половой близости, я сразу чуть не блюю от отвращения. Не могу даже заставить себя кого-то поцеловать. Так что ты теперь, может быть, понимаешь, почему я сегодня цапнула тебя за губу.

«Не сегодня. Уже вчера», – машинально поправил я, бросив взгляд на часы, закрепленные на «торпеде». А вслух произнес:

– Наплевать. Я уже это забыл. – И потрогал основательно увеличившуюся в размерах губешку. – Ты, Светка, лучше скажи, как ты с такими понятиями умудряешься выполнять эти… деликатные поручения?

– Да я ж тебе говорила… – Мне показалось, что мой вопрос возмутил ее. – Еще ни одного кобеля не подпустила к себе на расстояние вытянутой руки. Просто парю им мозги. И все.

– Ну а если не с мужиками, а с бабами?

Мне показалось, что сейчас схлопочу по роже. Конфетка заводилась с пол-оборота. Но на этот раз она смогла взять себя в руки, ограничившись тем, что лишь обдала меня жаром своих презрительно сощуренных глаз.

– Если ты у себя в зоне драл петухов, – едко сказала она, – то не равняй всех по себе. С ковырялками никогда не якшалась. Просто понимаешь, Денис… – Ее тон снова смягчился. Эта девочка как стремительно накалялась, так стремительно и остывала. – Понимаешь, я совершенно не нуждаюсь в какой-нибудь половой жизни. В любом ее проявлении. С того момента, как меня изнасиловали, я ни разу не то что не была с мужиком, я даже ни разу не мастурбировала. Как-то попробовала, но сразу вспомнила вонючего потного Рашида. И мне стало до одури мерзко. Наверное, это теперь останется со мной навсегда. До самой смерти… Слушай, а чего это я так перед тобой разоткровенничалась? – вдруг одернула она себя. И удивленно добавила: – Раньше я даже представить себе не могла, что буду рассказывать кому-нибудь нечто подобное. Даже самой близкой подруге. А ведь я знакома с тобой меньше суток… Ты что, священник, чтобы я перед тобой исповедовалась?

– Просто родственная душа. Ты же сама это отметила. И знаешь, что я пойму тебя правильно. Не буду огульно ни за что осуждать. Не стану смеяться или злорадствовать. И всегда выслушаю, всегда тебе помогу, если чего.

– Спасибо, – прошептала она и, приподнявшись из кресла, перегнулась ко мне и прижалась губами к моей щеке. Ну совсем как маленькая девочка. – Вот так. – Конфетка плюхнулась обратно на водительское сиденье и удовлетворенно пробормотала: – А ведь ты, пожалуй, первый мужчина, который не вызывает у меня отвращения. Я это отметила еще тогда, в Купчине. Перед тем, как тебя укусила… Слышь, ты правда на меня за это не злишься?

– Я же сказал, что забыл.

– Спасибо, – еще раз прошептала она и щелкнула длинным, покрытым черным лаком ногтем по циферблату часов на «торпеде». – Гляди, как уже поздно. Давай разбегаться.

– Давай, – согласился я. – Если, конечно, не хочешь переночевать у меня. Все равно завтра утром нам вместе ехать смотреть на хопинскую крепость.

– Переночева-а-ать? – протянула Конфетка. – Но я же, кажется, все тебе объяснила.

– А я не имел в виду ничего такого. Ляжешь в комнате для гостей.

Света расхохоталась.

– Ты что, серьезно надеешься, что там свободно? Вернись в реальность, родной. Хорошо хоть, если найдешь незанятой собственную кровать. Ха, оставил у себя в квартире пьянствовать семерых разгильдяев и считает, что они по-доброму расползутся по своим хатам. Иди, Денис, и убедись, что у тебя все еще полон дом гостей. И… спокойной ночи, любимый…

Я очень надеялся, что Конфетка ошибается, но когда зашел в квартиру, увидел, что она оказалась права.

Накурено было, словно в дешевой пивнухе. К запаху табака примешивался отвратительный сивушный духан. Прямо посреди гостиной возле журнального столика пушистый палас был обильно удобрен рассыпанными из пепельницы окурками и куриными костями. Рядышком с этим футуристическим натюрмортом прямо на полу в живописнейшей позе раскинулся сладко посапывающий Леха-взрывник. Рядом, свернувшись калачиком в кресле, дрых Миша Ворсистый. На столике стояло несколько початых бутылок водки и коньяку. Под столиком еще десяток бутылок – уже пустых. На разложенном диване валетом спали Серега Гроб и Акын.

Я усмехнулся, сокрушенно покачал головой и, выбрав стакан, который показался мне почище других, плеснул в него коньяка. Выпил и отправился дальше инспектировать квартиру.

К счастью, развал царил только в гостиной. На кухне, как это ни странно, был полный порядок. В кабинете я обнаружил раскатисто храпящего на коротком диванчике Комаля. В комнате для гостей спиной к спине спали Катя и Крокодил. И что меня особо приятно поразило – это то, что никто не покусился на мою спальню. Пьяные-пьяные, а предпочли корчиться на неудобном диванчике и в еще более неудобном кресле, но не стали меня стеснять.

Хоть на этом спасибо, братва.

Я вернулся в гостиную, хлебнул еще коньяка, поразмышлял, а не подсунуть ли Лехе под башню подушку, решил, что перебьется, и отправился к себе в спальню. Еще раз сокрушенно покачав головой.

Завтра, по моим расчетам, предстоял непростой день, и надо было попробовать выспаться. С максимальной пользой использовать те несколько жалких часов, что мне остались от ночи.

В Александровскую мы отправились вчетвером на моем «мерседесе». Злющую с утра пораньше Конфетку я усадил за руль. Сам устроился рядом на пассажирском сиденье. А сзади активно тискались Крокодил и Катерина. О чем-то шушукались, над чем-то хихикали, а в промежутках жадно хлебали из большой пластиковой бутыли дешевое пиво.

– Закройтесь вы там, – шипела Конфетка и прибавляла газу по Пулковскому шоссе. А я представлял, какие испепеляющие взгляды исподлобья она бросает в панорамное зеркало. – Угомонитесь, сказала! Сейчас высажу, на хрен, попретесь дальше пешком.