class="p1">Еще он не верил, что старый мастер добровольно захочет рассказать всю правду. Старик отличался редкостной изворотливостью и любил напустить туману даже когда просто отправлял послушников к колодцу за водой. Можно себе представить, во что обойдется попытка разговорить его на щекотливые темы.

Тропа всегда служила частью испытания духа и тела. Желающие стать послушниками ордена обязаны подняться на гору по этой извилистой дороге, постепенно сужающейся на высоте облаков до узкой кромки камня шириной в ступню. Если уж человек пройдет такой тропой до конца, значит, его решимость и правда крепка, а ловкость достаточна для обучения.

Можно было бы в этот раз выбрать дорогу, которой из близлежащих деревень доставляли еду, но тогда можно точно попрощаться с ответами. Скорее всего, пришлось бы исподлобья посмотреть в укоряющие глаза наставника у входа и прочитать в них: «Не справился? Очень жаль. Теперь вернись к своему поручению». И с позором уйти.

Нет, так не пойдет. К тому же Михелю хотелось сверить ощущения со своим первым подъемом. Тот путь он почему-то помнил в мельчайших подробностях.

Шаг, еще шаг, остановка. Замереть и сделать выдох. Перенести вес с одной ноги на другую и подвинуть ступню на полдюйма, вызвав небольшой камнепад. Звук падения камушков так далек, что уши просто не в состоянии его расслышать из-за завывания ледяного ветра. Удержаться от падения и сдержать рвущийся из груди крик отчаяния. Как же близко и как далеко! Перед глазами уступ, на который нужно сделать шаг, но ноги скользят, а рукам нет опоры. Оттолкнуться и прыгнуть. Полет и падение. Нет, не в пропасть — на камень уступа. Руки вцепились в край, а его, как котенка, за шкирку тащит наверх чья-то крепкая рука. Он лежит, а перед глазами морщинистые ноги в деревянных башмаках. Ждут его. Давно ждут и укоряют за нерешительность. Долго не мог прыгнуть, поэтому растерял силы из-за долгих сомнений и не допрыгнул. Мог ведь упасть и разбиться. Стыдно, юноша!

В этот раз все прошло куда легче. Михель ловко приземлился на уступе, сделав кувырок, и затормозил в двух шагах от пропасти. Нетренированному человеку такое не под силу, но он уже давно не новичок. Ну что, в этот раз никто не встречает? Ну и ладно.

Мужчина поднялся, отряхнул балахон от пыли и распахнул низкую дверь. Специально сделали такую, чтобы входящие кланялись при входе.

— Ты опоздал к обеду, брат, — сказал вместо приветствия проходящий мимо мужчина в черной монашеской рясе.

— Обойдусь как-нибудь.

Смуглолицый детина отнесся к появлению Михеля с полнейшим равнодушием, как будто послушники появляются из этой двери каждый день.

— Настоятель в молельне или в тренировочной?

— Святой Арконий оставил этот мир и нас третьего дня, — огорошил его ответом здоровяк. — Нового настоятеля пока не выбрали. Можешь помолиться в усыпальнице.

Голос Большого Лю заливисто расхохотался в голове, обескуражив и без того растерянного Михеля.

— Говорили тебе, зря время потратишь.

— Изыди, — вслух огрызнулся послушник.

Монах, успевший отойти с десяток шагов, обернулся, но ничего не сказал и пошел дальше по своим делам.

Михель обхватил руками седые виски и задумался. Лю выжидательно не мешал. Через какое-то время парень тряхнул головой и направился в сторону усыпальниц. Ответов там, конечно, не будет, но почтить память учителя нужно обязательно.

В подземельях обители простых монахов не хоронят. Такая честь выпадает только настоятелям, проведшим в своей должности не меньше десятка лет. Арконий управлял этим монастырем больше сорока, поэтому иного места для последнего пристанища святого и искать не стали.

Грубо отесанный камень стен, покрытый факельной копотью, да отполированный поколениями ног иноков пол — особым разнообразием переходы между частями обители не отличаются. Неширокая лестница привела Михеля в холодный, но на удивление сухой склеп. Воздух не затхлый, хотя и свежестью тоже не отличается. Именно здесь прямо в каменном полу замуровывают останки святых.

В иных культурах нетленные тела именуют мощами и выставляют на всеобщее обозрение по большим праздникам, чтобы верующие могли прикоснуться к ним в надежде на исцеление от недуга или еще какое чудо. В ордене же верят, что покой мертвых важнее, и просто хоронят.

Нужная плита обнаружилась сразу: камень еще не успел порасти особым светящимся мхом, который тускло мерцал на других надгробиях, и пока не затянулся слоем вездесущей пыли. Михель осторожно вставил факел в подставку, установленную рядом, и преклонил колени перед последним пристанищем великого человека.

— Прости, учитель, что подвел тебя, — выдохнул послушник и зашептал воззвание к Создателю сущего.

Молитва давалась с трудом, как будто внутри что-то этому сопротивлялось, и получалась какой-то неискренней. Парень нашел в себе силы закончить текст, но и только. Затем он наклонился, чтобы прочитать последние слова покойного, по традиции выбитые резчиком на плите.

«Идите с Его именем на устах. В ваших поступках воля Его. Помните о своих целях, ибо суть их не так проста, как кажется, а путь запутан и сложен».

— Хм, — напомнил о себе жахани в голове. — Тебе не кажется, что это прям для тебя написано? Как сказали бы наши эльфийские друзья, это же полный карт-бланш на любые безобразия, лишь бы с именем на устах и все такое.

— Заткнись, демон, — пробормотал Михель, вспоминая, что почти такими словами настоятель отправил его в путешествие с гоблином и его друзьями.

— Грубиян, — картинно обиделся на причисление к злейшим врагам Лю. — Я для тебя хуже демона, я сейчас работаю твоей совестью, а голос совести нельзя заглушить.

— И все же, мне нужны ответы, — задумчиво произнес послушник, понимаясь и отряхивая одежду от пыли.

— Иди с именем на устах и выбей их из братьев! — посоветовал жахани.

Человек даже не стал утруждаться ответом на такую провокацию. Ему хватало легко разгорающегося пламени собственного гнева, чтобы обращать внимания на подначки рогатого искусителя.

* * *

— Ты ведь еще не давал обетов? — брат Матеус тщательно вытер пальцы о подол рясы, чтобы не осквернить священные тексты библиотечных фолиантов нечестивым свиным салом.

Нарезанные полосками копченые кусочки брат-библиотекарь с аппетитом уплетал прямо на рабочем месте до прихода Михеля, жадно запивая кушание большими глотками светлого ячменного пива. Монастырь славится этим напитком настолько, что даже известные пивовары-гномы столетиями не оставляли попыток узнать секретный рецепт его приготовления, но до сей поры не преуспели.

— Все еще послушник, — подтвердил ди Лёве.

— Тогда тебе к выдаче не положены воспоминания Аркония и других святых, — огорчился Матеус. — Правила гласят, что ты еще не достиг той формы просветления, чтобы правильно понять наставительные аллегории.

По больше части огорчение толстяка проистекало от того, что пальцы он