Когда Прайд раскрыл ножом устрицу и бросил ее содержимое в рот Габриэль, она вспомнила, что Гийом не раз проделывал то же самое. И эти воспоминания не были горькими. А потом Натаниэль дотрагивался дном бокала, наполненного ледяным шампанским, до ее кожи, и Габриэль вздрагивала. Подобные ощущения она тоже уже испытывала в этой комнате в прежние годы, но и на этот раз в ее душе не всколыхнулась боль.

– Ну и как же твой муж вписался в классический любовный треугольник? – лениво спросил Прайд, когда на небе забрезжил рассвет.

– Это был брак по расчету. К тому же Жюльен уже был женат, когда мы познакомились. Я вышла замуж за Роланда, потому что надо же было когда-то выходить замуж.

Габриэль пожала плечами с таким видом, как будто вопрос о замужестве вообще никогда не волновал ее.

– И что случилось с ними, обоими?

– Роланд умер от тифа.

– А любовник?

Господи, нет, она не была готова говорить об этом! Внезапно все волшебное очарование этой ночи исчезло, и Габриэль поняла: она опять обманывала себя. Воспоминаний нахлынули на нее; графиня отвернулась от Прайда и попросила убрать с ее живота бокал с шампанским.

– Его убили, – сухо ответила она. – Из-за его занятий.

Натаниэль дотронулся до спины графини и почувствовал, как напряглись ее мышцы под шелковой кожей.

– Ты любила его, – спокойно заметил Прайд.

– Безумно. Я не хочу больше об этом говорить.

– И ты все еще не можешь забыть его? – настаивал лорд.

– Думаю, я всегда буду помнить о нем. Пожалуйста, давай спать.

Натаниэль взял девушку за подбородок и повернул ее лицом в себе. Она тут же закрыла глаза, чтобы скрыть свою боль.

– Посмотри на меня, – мягко настаивал Прайд.

Девушка медленно открыла глаза; они были полны слез. Натаниэль крепко обнял ее и прижал к груди, как несколько часов назад прижимал Джейка, стараясь рассеять его страхи.

Габриэль заплакала. Она оплакивала Гийома и их любовь, но не только это заставляло слезы литься из ее глаз: графиня понимала, что ее чувства к Прайду похожи на те, что она испытывала к Гийому, но война и террор могут помешать и этой любви. К тому же она ненавидела Натаниэля прежде и вслух еще не готова была признаться даже себе, что ее ненависть прошла. И как могла она полюбить человека, с которым познакомилась лишь для того, чтобы отомстить за смерть самого дорогого на свете человека?!

Натаниэль гладил ее, успокаивал, а затем губами прижался к нежному изгибу шеи. Девушка всхлипывала, и он понимал, что тоска все еще бередит ее душу.

Габриэль заснула первой. Ее голова покоилась на груди Прайда, ногу она закинула ему на бедра. А Натаниэль, несмотря на одолевавшую его усталость, лежал без сна, прислушиваясь к звукам борделя, который работал всю ночь. Впервые после смерти Элен он подумал о будущем. Выходит, жизнь еще не кончена, он может быть счастлив и впереди может быть много хорошего! Но вот как английский шеф тайных агентов может связать свою жизнь с французской шпионкой? Эта мысль не давала ему покоя.

В конце концов Натаниэль уснул, так и не найдя ответа на свой вопрос.

Проснувшись утром, Прайд обнаружил, что он один в кровати. Из соседней комнаты доносилась веселая болтовня Джейка, прерываемая спокойными замечаниями Габриэль. Отбросив одеяло, Натаниэль встал, потянулся и зевнул. В комнате было тепло, в камине пылал огонь. После убогого закутка на улице Будэ и целого дня, проведенного в мрачном склепе, апартаменты в борделе казались просто роскошными. После ночи любви и крепкого сна лорд чувствовал себя отлично.

– Мы разбудили тебя? – раздался голос Габриэль.

Графиня, улыбаясь, вошла в комнату. Она опять надела вульгарное одеяние проститутки, но, несмотря на это, была привлекательна и желанна, хотя Натаниэль заметил следы отчаяния и грусти, прячущиеся в уголках ее глаз. «Интересно, – подумал он, – что-то новое расстроило ее или она вспомнила их ночной разговор?»

Джейк вертелся около графини. Впервые с тех пор, как они покинули Англию, мальчик был аккуратно одет и умыт.

– Bonjour, папа! Это Габби меня научила. Я сказал по-французски «добрый день»!

Затем мальчик вытаращил на отца свои огромные глаза, с интересом рассматривая его обнаженное тело.

– Разве ты спишь не в ночной рубашке? – оторопело спросил сын лорда.

– Иногда, – ответил Натаниэль, выразительно поглядев на графиню, которая, отвернувшись, спрятала улыбку.

– Пожалуй, я оденусь, – произнес Прайд. – А здесь можно позавтракать? Или тут все отдыхают по утрам после тяжкого ночного труда?

– Я позвоню. Мне уже принесли горячей воды, так что ты можешь побриться.

Девушка указала на кувшин с водой, стоящий на мраморном столике, и подошла к двери, чтобы подергать висевший там шнур от звонка.

Натаниэль получал огромное удовольствие от того, что умывался горячей водой в теплой комнате. Габриэль уселась возле окна, черты ее смягчились. Дневной свет постепенно успокаивал ее, ночные переживания, забывались.

Джейк продолжал без устали болтать, задавая бесконечные вопросы. Тяжелые испытания были позади, и ребенок уже почти не вспоминал о них.

Две горничные принесли завтрак и стали расставлять приборы на большом круглом столе, стоящем у окна. Если их и смутило неглиже лорда, который брился у зеркала, они и виду не подали. А возможно, подобные зрелища были здесь в порядке вещей.

– Заходи, Джейк, и усаживайся! – крикнула Габриэль. Она помогла мальчику сесть на высокий стул.

– Тебе принесли горячий шоколад и бриоши – сдобные булочки.

Габриэль разломила свежую, ароматную булочку и щедро намазала ее клубничным джемом.

– Имей в виду, – продолжала она, – что у бриошей нет хрустящей корочки. Но если захочешь поесть хлеба, то можешь макать его в шоколад. Вот так, смотри.

Габриэль обмакнула кусочек хрустящего хлеба в горячий шоколад и съела его.

– Но так воспитанные дети не едят, – широко распахнув от удивления глаза, промолвил Джейк.

– Только не во Франции, – уверенно сказала графиня. – Здесь самые воспитанные едят именно так. Спроси у своего папы.

Джейк захихикал.

– Папа, это правда? – неуверенно спросил он.

– Дети, может, так и едят, – ответил Прайд, натягивая брюки. – Но уж, во всяком случае, не светские люди.

– Ерунда! – воскликнула Габриэль, разливая горячее молоко в две большие кружки, прежде чем добавить туда ароматного кофе. – Я всегда макаю хлеб в кофе, где бы я ни находилась.

– Ну, мы-то с тобой оба знаем, какой бесстыжей ты бываешь, да к тому же еще ты подаешь дурной пример, – заметил Натаниэль.

Он надел рубашку и затолкал ее в брюки, а лишь затем подошел к столу.