— А если нас заметят?

Флин склонил голову и приподнял брови, словно говоря: «Будем надеяться, не заметят». Он выбрал момент, подтолкнул Фрею и, пригнувшись, побежал вперед. Она бросилась за ним поперек пустыря, прошмыгнула в дыру под проволокой, забилась в лабиринт кирпичных стен и спряталась за шеренгой разбитых колонн. Место было открытое, всюду проникал свет прожекторов, окна зданий сверху, казалось, смотрели точно на нее. Флин и Фрея затаили дыхание, готовясь услышать крики и топот бегущих ног, но, по счастью, их вторжения никто не заметил, так что еще через полминуты Флин высунул голову, огляделся и поманил Фрею за собой. Они стали пробираться все дальше и дальше — короткими перебежками между руин, пригибаясь к земле, — и наконец миновали арку в стене храмовой ограды. Четыре ступеньки — и перед ними открылась терраса, идущая вдоль освещенного фасада. Броди усадил Фрею за гигантской колонной, поднес палец к губам и напомнил:

— Тихо!

— А я что, петь собралась? — шепнула в ответ девушка.

«Лазутчики» застыли, прижавшись к камню — не слышно ли тревоги, — а потом стали пробираться вдоль террасы к зияющему черному прямоугольнику входа в храм — от одной колонны к другой. Их тени — огромные, чудовищно-бесформенные — скользили по залитым светом стенам и снова исчезали, чуть только они прятались за очередной колонной. Фрея, прячась уже у самого входа, оступилась и уронила кирку на каменный пол. Грохот эхом отдался по всей территории двора; казалось, он заполнил собой ночь. Флин с Фреей вжались в тень и замерли, прислушиваясь: перед храмом раздались шаги, как если бы кто-то подошел к краю террасы.

— Кто идет? — прозвучало всего в паре метров от них. Вслед за этим послышался шорох — должно быть, охранник снял с плеча винтовку. — Кто здесь?

Флин и Фрея не смели дохнуть. Стоило охраннику взойти на платформу — их бы точно обнаружили. Слава Богу, патрульный решил всего лишь пройтись по дорожке, после чего удалился, так ничего и не заподозрив. Флин дождался, пока звук шагов стихнет окончательно, и осторожно выглянул из-за колонны: никого. Броди вручил Фрее оброненную кирку и одним движением кусачек разрезал дужку замка на воротах, закрывающих храмовый вход. Еще раз оглядевшись, Флин толкнул створку и поманил Фрею за собой, увлекая ее в сторону, из-под лучей прожекторов.

Секунд десять они стояли, прислушивались и ждали, когда глаза привыкнут к темноте. Броди оставил кусачки У стены — свое дело он и уже сделал и, — взял у Фреи свою кирку, включил фонарь и пошел вперед.

В гулком зале со сводчатым потолком и каменным полом в две шеренги выстроились колонны в восемь метров высотой, толстые, как древесные стволы, и сплошь покрытые путаной вязью иероглифов. Иероглифы теснились на стенах, на притолоках, на потолке… Фрея водила своим фонариком, ахая от удивления. Года два назад ей довелось нырять ночью с аквалангом над коралловым рифом у берегов Таиланда: этот египетский храм выглядел таким же таинственным, как и подводный риф. Луч фонаря разрезал мглу, выхватывая причудливые узоры и образы: человеческие фигуры с головами зверей и птиц — ястребов, львов и шакалов; руки в позе подношения на фреске; каменные лица статуй с пустыми глазами, глядящими в темноту… Багрянец, лазурь и зелень росписей вспыхивали и тут же серели, стоило отвести фонарь, как будто сам луч создавал разные оттенки.

В тишине Флин и Фрея прошли в глубь зала — только шаги тихо шуршали по камням — и через арку попали во второе, столь же огромное помещение, обставленное целым лесом колонн. Заметно было, что этот зал украшен с большим тщанием: поверхности с иероглифами отличались выпуклостью рельефов, изображения на фресках выполнены искуснее и артистичнее. Через потолок веером проникал лунный свет, но в остальном тьма стояла такая, что Фрея почти ощущала ее на вкус — словно ей в рот набили бархата.

Пройдя зал насквозь, они с Флином поднялись на низкую платформу у стены в торце. Фонарик Броди осветил семь дверных проемов, за которыми стояла такая же непроницаемая тьма. Археолог уверенно направился к третьей двери слева, и Фрея последовала за ним, под полуразрушенную арку, в узкую прямоугольную комнату. Ее сводчатый потолок был в черных разводах плесени, на покрытых рельефами стенах, как струпья, выступали пятна шпатлевки — видимо, кладку разбирали и собирали заново.

— Святилище Ра-Горахте, — объявил Флин. Даже внутри храма, где услышать их было практически невозможно, он говорил шепотом.

Археолог еще раз осветил стены и направил луч кверху, в угол, где стена соединялась с изгибом потолочного свода. Там, в точности как описал Фадави, находился небольшой — со сторонами примерно сорок сантиметров — квадратный с торца блок. На его поверхности виднелась полустертая вязь иероглифов, едва различимая под слоем плесени.

— Осталось только туда залезть, — сказал Флин.

Они вернулись в гипостильный зал и отправились в разные стороны, разрезая фонариками темноту. Целью было найти хоть что-нибудь, что помогло бы взобраться под потолок: если в зале не найдется подпорок, то они напрасно сюда приехали.

Меньше чем через минуту раздался тихий свист; Фрея двинулась на звук и обнаружила улыбающегося Флина в дверях соседнего святилища. У внутренней арки, среди мешков цемента, стояла алюминиевая вышка-тура на роликах — для легкости передвижения.

— Подобающее место для находки, — произнес Броди, проверяя вышку на прочность конструкции. — Это святилище Птаха, бога каменщиков и каменотесов. Будем считать это добрым знаком.

Тура о казалась слишком высокой и стоймя в дверь не проходила, поэтому пришлось снять с нее верхний ярус и перенести по частям, а потом собрать заново, потеряв несколько драгоценных минут. Флин защелкнул стопоры на колесиках, и сообщники, подобрав инструменты, полезли наверх. Фрея забралась быстро и уверенно, чего нельзя было сказать о Флине.

— Да тут все шатается, — пробормотал он, переваливаясь через край платформы. — Как будто на желе стоишь.

— Хватит ныть, — поддразнила Фрея. — Здесь всего-то три метра.

Флин посмотрел на нее так, словно хотел сказать «а лучше бы ни одного», и направил фонарик в самый угол стены и потолка.

С виду блок казался таким же пригнанным, как и остальные, но, поднявшись к нему почти вплотную, Флин с Фреей заметили то, о чем упоминал Фадави: вдоль верхнего края шла узкая щель, а по бокам и снизу виднелись зазоры не шире карандашных линий. Флин наклонился щекой к стене.

— Хассан прав, — объявил он после недолгого молчания. — И в самом деле дует! Ну что, приступим?

Он посмотрел на часы — двадцать пять минут пятого, — пристроил фонарик на платформе так, чтобы луч светил точно на блок, поплевал на руки и взялся за кирку.

— Благословясь, начнем…

Захир Сабри стоял над кроваткой Мухсена, улыбаясь спящему малышу, — сын спрятал ладошку под голову, а другую ручонку откинул, словно к чему-то тянулся. Захир вспомнил день, когда стал отцом, вспомнил ощущение чуда, волну радости, которая захлестнула его с головой. Такое не забывается! Бедуинам не подобает выражать чувства на публике, поэтому он ограничился тем, что поцеловал сморщенный комочек в щеку, обнял жену и отправился в пустыню. Вот там, где его видели только небо и дюны, Захир дал себе волю — прыгал, скакал и плясал как сумасшедший.