— Мы обсудим это непременно. Цены у меня нет. Она сложиться из того, что вы мне расскажете о себе, о вашем впечатление о полотне, о том, зачем оно вам и почему именно эта работа, а не другая.

Альбина улыбнулась дотошности милой женщины и рассказала о своем центре, о силе, которую она увидела в образе на полотне, о том, как это, по её мнению, важно для пациентов её будущего центра.

— Я ни в коем случае не хочу снизить этим цену картине, я готова заплатить столько, сколько вы скажете.

— А не остаться ли вам со мной пообедать? — вдруг предложила Вера Франковна. — Цену обсудить успеем. Мне интересно пообщаться с вами, сделайте приятное старушке, у меня чудесный супчик на обед!

Альбина осталась, не в силах отказать, хотя немного опасалась прозорливости необычной хозяйки.

Одно за другим, они беседовали о разном, в основном о жизни самой Веры Франковны, которая между делом настрогала салат из овощей и накрыла на стол. К удивлению Дормич она не спрашивала её о прошлом, а лишь интересовалась центром, тем, как Альбина видит его предназначение. Неожиданно она замолчала, словно вспоминая что-то важное.

— Вы ведь сказали, ваша фамилия Лаврентьева? Вы та самая Лаврентьева, которой эта бедная девочка Дормич передала все свои деньги?

— Да, — замерла Альбина. — Вы слышали эту историю?

— Не удивляйтесь. У меня великолепная память и я много слушаю новости и всякие телепередачи. Ведь это мое окно в мир. Ваше имя звучало столько раз, что невозможно не запомнить. И вообще — моя память для меня — это часть моего зрения.

— Ну, не так уж и много обо мне говорили. — смутилась Альбина. — Не думала, что вас интересую такие новости.

— О! Меня, дорогая, интересует абсолютно все! И даже новости о моде, хотя, казалось бы — зачем мне мода, да? — она опять залилась смехом, не видя, как побледнела Альбина. — Я даже помню, что слышала — ваши первые сумочки уже вышли в свет? Я уверена, они очаровательны, хотя еще не трогала их.

— Я обязательно вам привезу парочку, — поспешно заверила её Альбина, ругая себя, что не подумала об этом заранее. — И обязательно приглашу на открытие нашего центра, если вам это будет интересно.

Ответа не последовало. Вера Франковна опять впала в странное оцепенение, замолчала, на это раз надолго, откинулась на спинку кресла и замерла, словно отключилась от внешнего мира, окунувшись в лабиринты своего сознания. Альбина даже испугалась, что ей стало плохо. Но старушка вновь выпрямилась в кресле и коснулась руки своей гостьи.

— А ведь я, кажется, понимаю почему вы так отпрянули от прикосновения к своему лицу.

Альбина похолодела.

— Что вы имеете в виду?

— У вас очень красивый голос. Я помню его…

Альбина застыла на месте, словно застигнутая лучом полицейского прожектора на месте преступления.

— Я вас смутила? Не обращайте внимания на мои слова. Все это неважно. — Вера Франковна погладила её по лицу, проведя подушечками пальцев по каждой черточке.

— Вы красивы, милая. Вы удивительно красивы. И для этого не надо видеть вас, чтобы понять. Это красота идет изнутри. И вам не надо бояться открыть её. Пока вы сами будете полагаться на обманчивость зрения, люди тоже будут следовать этой иллюзии. Как только вы откроете другие пути к восприятию себя, у вас начнется совершенно другая жизнь.

— Я красива только в вашем воображении, — прошептала Альбина. — Это потому что вы не видите меня, вам не с чем сравнить.

— Я же сказала — вы, зрячие, ужасно забавны! У вас какое-то извращенное понятие о красоте. Ну, вот скажите мне, дорогая, в понимании зрячего обывателя, я — красива? — при этом Вера Франковна сняла темные очки, обнажив глаза с затянутыми пеленой зрачками. Неестественные глаза приковывали взгляд и в первое мгновение оказывали отталкивающее действие. Но Альбина не могла не вспомнить, какое впечатление оказала на неё картина с её изображением, где, несомненно, Лессерова была отображена более полно, чем просто искалеченные глаза.

— Я уверена, что хоть на секунду, но у вас промелькнула мысль о моем уродстве, — продолжала Вера Франковна. — И вы, возможно не поверите, сколько поклонников у меня было, да и по сей день я не испытываю недостатка в мужском внимании и внимании вообще. Это ли вам не доказательство того, что телесная красота в стандартном понимании иллюзия чистой воды? Взаимопонимание тел на физическом уровне возможно только после единения на духовном уровне.

Альбина молчала. Она столько думала над этой темой, что уже потеряла уверенность в своих прежних убеждениях, но еще и не убедила себя в обратном.

— Вы боитесь прикосновений, почему? Могу заверить вас, что кожа ваша на ощупь полна свежести и нежности, возбуждает и приковывает, вызывает желание прикоснуться вновь и вновь. Мои пальцы меня никогда не обманывали. Я всегда умела выбирать лучших из мужчин доверяя своим ушам и рукам.

Альбина сидела, не шелохнувшись, чувствуя, как под легкими прикосновениями пальцев Лессеровой, похожих на прикосновение крыльев бабочки, ей передается то, что чувствовала хозяйка этих трепетных рук.

— Я совершенно смутила вас, дитя мое, — Лессерова провела рукой по её волосам, завершая свое исследование. — Давайте вернемся к нашим делам.

— Давайте, — с нескрываемым облегчением вздохнула Альбина, тряхнув головой, словно освобождаясь от чар собеседницы. — Так во сколько вы оцениваете портрет?

— Я бы с удовольствием отдала бы вам его бесплатно, но знаю, что вы на это не пойдете.

— Совершенно верно. Я пришла не за подарком, а за покупкой.

— Тогда заплатите, сколько хотите. На ваше усмотрение.

— Но… я не знаю… Хотя бы примерно…

— Я же сказала — на ваше усмотрение. Вы мне подарили чудесный день сегодня, общение с вами принесло огромное удовольствие, так что для меня сделка уже состоялась!

— Спасибо вам, Вера Франковна, и…

— Не беспокойтесь. Я могу видеть многое, но это не значит, что я делюсь всеми своими открытиями со всем миром. Я полна тайн, как древняя шкатулка. Приходите в любое время, когда захотите пообщаться, хорошо, дорогая?

— Обязательно, — улыбнулась Альбина. — Берегите себя!

— Постойте, — Лессерова взяла её за руку. — я ведь хотела сказать вам еще одну вещь. Я дошла до этого много лет спустя после того, как потеряла зрение. Тогда я тоже считала себя калекой, думала, что жизнь на этом остановилась. И знаете что я открыла? Что жизнь — это ведь необязательно постоянное преодоление препятствий, дорогая. Такой подход только усложняет её, мешает видеть вещи в истинном свете. Жизнь можно рассматривать и как течение реки, или огонь костра, как процесс, гипнотизирующий своей прелестью и неповторимостью. Процесс, с которым надо просто слиться в одно целое, отдаться ему без остатка, раствориться.