Надежда, о которой говорил Вольф, означала угрозу Марысе. Девочка сейчас была вне досягаемости Вольфа. А потому угроза касалась будущего, когда она вернется из Элиминации. То есть Вольф думал, что вернется.

Они сидели в лаборатории с Юдитой и Соулом, хотя последний, как всегда, был сосредоточен на своем оборудовании. Девушка нервно поглядывала на часы. До десяти оставалась пара минут.

— Почему не включаешь? — спросил Харпад.

— Я не собираюсь подсматривать за его личной жизнью.

— Коммуникатора недостаточно. — Соул положил на стол черный блестящий предмет величиной с книгу и отошел вглубь помещения.

Харпад догадался, что это проектор.

— По словам твоего отца, Элиминация стала элементом политической борьбы, — сказал он снова.

— Так и есть, — Юдита кивнула. — Для меня отправка кого-то в Элиминацию с моральной стороны вопроса ничем не отличается от убийства. Только никак не наказывается, поэтому она превратилась в популярный инструмент. Нет моральных политиков. Есть менее испорченные.

— Я проверил ПО Вольфа. Как у вежливой школьницы. Час назад у него было пятьдесят два.

— Он сам не нарушает закон, — Юдита пожала плечами, — лишь выдает распоряжения. Посредникам.

— После последней реконфигурации g.A.I.a. такие, как Вольф, должны были элиминироваться. Даже если сами не совершают преступлений, они являются их катализатором.

Юдита задумалась.

— Я никогда не считала гиперпревентивность хорошей системой. Вольф знает, как ее обойти.

— Я задумался… если ему не грозит рост ПО, зачем он так исхитряется? Зачем отправлять своих врагов в объятия Элиминации, если можно просто приказать их застрелить?

— Элиминация по определению должна быть чем-то худшим, чем смерть, она означает, что элиминированный представлял угрозу для общества и его исчезновение было правильным. К сожалению, многие до сих пор так думают. Мы хотим это изменить. Хотим, чтобы среднестатистический человек считал Элиминацию деспотичным проявлением системы, которая избавляется от опасных для нее вольнодумцев. Собственно, поэтому Дело решило пожертвовать Крушевским. Иисус Христос умер на кресте, хотя так же наказывали простых преступников. И стал символом.

— Честно говоря, мне насрать на всю эту идеологическую подложку, — сказал Харпад. — Я хочу понимать, как это работает.

И вернуть дочь, мысленно добавил он.

— Так же, как и мы, — согласилась Юдита. Она бросила взгляд на часы. — Можем начинать, Соул?

Ученый подошел к столу и коснулся проектора. В воздухе над аппаратом появился виртуальный экран с двумя картинками неправильной формы. Они показывали зал совещаний и нескольких мужчин в униформах Элиминации, но без масок. Соул настроил что-то на коммуникаторе, и картинки наложились одна на другую. В некоторых местах изображение все равно двоилось и было минимально сдвинуто.

— Звука не будет? — спросил Харпад.

— Узкая специализация. — Соул покачал головой. — Наноботы слишком маленькие, чтобы дать им больше функций. Перепрограммировать их тоже очень трудно. Лучше использовать готовые.

— Операция не скоро начнется. — Юдита отошла и занялась коммуникатором.

Мужчины рассматривали немую картинку. Не получалось читать по губам. Изображение передвигалось скачками, соответствуя движениям головы и глаз Восемь Один.

— А «Глазок» не поругается с наноID? — спросил Харпад.

— НаноID должен быть невидимым для организма носителя, — ответил Соул. — «Глазок» — тоже. Друг для друга они тоже не должны существовать.

— Так просто?

— Порой случаются помехи в работе нервной или гормональной систем. Официально никто не признает, но я знаю, что это правда. Я даже придумал название — наноидные болезни, ха-ха. Эти болезни не описаны ни в одних учебниках. Напоминают что-то вроде сбоя программы. Кто-то не видит темно-синего цвета, но это не вид дальтонизма. Больной не замечает предметы этого цвета. Они для него буквально не существуют, он не может их схватить, подвинуть. Как воздух. Я знаю случай, когда женщина чувствовала дискомфорт при определенных температурах, в диапазоне двадцать три и двадцать пять… если я правильно помню. Теплее — без проблем, холоднее — тоже все в порядке. А именно эти температуры вызывали у нее чувство, которое из-за отсутствия соответствующего термина она называла «ожогом». Кошмар! Или чувак, не слышащий вопросительных предложений, заданных голосом сопрано. Причем слышал вопросительные не сопрано и невопросительные сопрано. Недавний случай — женщина, не способная любить. Можно ли доказать, что это психическая болезнь?

— А случается обратное? — продолжал Харпад. — Что организм препятствует работе наноID, борется с ним?

— Случается так, что они входят в конфликт с иммунной системой. Очень редкие случаи. Обычно заканчиваются смертью организма. Человека то есть. Наказание за гражданское непослушание на клеточном уровне.

Юдита вернулась и посмотрела на трансмиссию. Все еще шел инструктаж.

— Можешь проверить, насколько еще хватит «Глазка»?

Соул покачал головой.

— НаноID может убивать? — протянул Харпад.

— Нет, оно не убивает целенаправленно, — ответил ученый. — Оно только защищается от реакции организма. Смерть наступает, например, из-за анафилактического шока, как при аллергии.

— Гиперпревентивность ставит благо общества над благом индивида, — вмешалась полицейская. — Без наноID человек стал бы невидимым для Надзора. А если нельзя контролировать гражданина, нужно его убить. Такова философия нашего противника.

«Глазок» показывал картинку немого разговора. Харпад наблюдал молча, после чего спросил:

— Почему гиперпревентивность не использует «Глазок»?

Соул внимательно посмотрел на него.

— У наноID нет такой функции.

— Может, ты просто не можешь ее определить. Это был бы идеальный надзор.

— Не-е-ет. — Соул покачал головой. — Четыре миллиона пар глаз… я даже не хочу представлять себе объем и время обработки такого количества данных.

Харпад потерял интерес к трансмиссии. Мыслями он вернулся к последнему разговору с Вольфом. Как выглядит жизнь без ID? Он мог только догадываться, что это очень ограниченная жизнь, как у калеки. Не можешь сам открыть двери, воспользоваться коммуникатором, сесть в метро, получить еду, напиться воды… Ты невидим для всего, из чего состоит мир.

Только сейчас ему пришло в голову, что слова Вольфа о надежде вовсе не должны были быть угрозой для Марии. Они могли быть обещанием помощи.

* * *

Сильвестр Солинский ехал автотаксом по утренней Варшаве и нервничал больше обычного. Не каждый же день предаешь собственного шефа.

В последнее время он уже несколько раз пытался бросить эту работу, когда Велицкий в очередной раз переступал черту, которую, казалось бы, нельзя переступать. Но так этого и не сделал. Может потому, что не было идей, чем еще можно было заниматься. Хотя… секретарь понимал, что наверняка не жаловался бы на отсутствие предложений. Скорее, все потому, что он не любил изменений. Нет, точнее сказать: он боялся изменений.