– Горшок выносила?

– Ну-ну, – сочись голос конунга еще большим количеством ехидства, оно растеклось бы лужей на мраморном полу.

– Совсем плохо бежит нарта по земле, – обоснованно посетовал Объелся Кеты, упираясь в дугу над копыльями.

Нарта не бежала, а ползла по грязи. В той же грязи утопали торбаса Защитника Выдр и его ученика.

– К вечеру подмерзнет, – утешительно сказал генен.

– Учитель, а как здесь летом?

– Говорят, жарко, снега совсем нет, тучи комаров, зато хорошая охота – олени, ленивцы, даже бизоны попадаются. Где длинные дома стоят, там еще жарче, снега полгода нет.

– Как они, бедные, живут, и что на север не подадутся?

– Зима встанет как следует, в гости съездим, порасспросим, а пока остановимся в стойбище у горы, похожей на умиак, говорить с Рыбьим Глазом, шаманом из-за большой воды. Может, он подскажет, как моему анирнику помочь через море переправиться.

– Не больно она похожа на умиак, гора как гора.

– Представь, что это большая лодка, вытащенная на берег и перевернутая, а носом она лежит как раз к нам, на северо-запад. Смотри, какие склоны ровные, как раз как бока у лодки, а ты, Длинный Хвост, не кусай меня за ухо, я слышу, как река и водопад шумят, еще сейчас подналяжем на нарту, и выпущу тебя поплавать. Собачки, вперед, вперед!

Псы натянули алыки, пыхтя и высунув языки. Они тоже были основательно перепачканы, особенно к ближнему к нарте концу потяга. Шерсть вожака Быстрого и Медвежонка, второго в упряжке, успела несколько раз испачкаться и засохнуть иголками, так что казалось, что нарту спереди тянут помеси собак с дикобразами.

– Учитель, а нельзя придумать другой способ путешествия летом и осенью?

– Раньше нужен не был, а теперь лучший способ – по рекам или по морю. Но до этого стойбища напрямик даже по грязи – от новолуния до полнолуния, а морем – от новой до новой луны. Зимой бы дня за четыре дошли с восточного берега.

– А западная большая вода – это другое море?

– Большой залив, Брат Косатки говорит, сильный гребец даже на каяке может перейти. Видишь, вода гладкая, волны маленькие? – генен припомнил, что говорил в таких же обстоятельствах старый шаман. – Скажи-ка мне, какие волны в восточном море?

– Высокие?

– А еще что там бывает?

– Прилив и отлив?

– Как часто волна приходит?

– Зависит от ветра? – сообразил Объелся Кеты.

– Верно, мой ученик.

– Учитель, а что это делается на горе?

– Хороший вопрос! Беги вперед, поворачивай вожака! Надо быстро подняться из распадка, чтоб нас не накрыло!

Со склона горы, примерно на треть высоты вниз, поднимался на вид небольшой клуб пыли. Под ним необычно, без ветра, зашевелились ели. Движение с кажущейся неохотой распространялось вниз по склону, пока генен и его ученик из соседнего племени, волей духов и неудачи на охоте безвременно оставшегося без шамана, тащили нарту и собак с тропы и вверх по угорью в направлении небольшого гольца, торчавшего из леса к северу от горы, похожей на умиак. До двух Инну и десяти псов донесся глухой рокот.

– Лето… было… – толкая нарту снизу, говорил генен, как для поучения, так и для успокоения. – Дольше… и теплее… Мерзлоту наверху… горы… обаче… отпустило… Еще вверх! За тот камень! Лавина близко!

Из-за ближнего поворота тропы показалась не лавина, а полная несуразица. Она была размером с длинную нарту, и двигалась с такой же скоростью, как длинная нарта с хорошей собачьей упряжкой по гладкому льду, если не быстрее. Впереди пары коротких полозьев, непонятность никто не тянул. За полозьями, кончавшимися там, где у правильной нарты была бы дуга, поднималась на широкой шее голова из металла и рога, почему-то с тремя круглыми рыбьими глазами, уставившимися на тропу впереди. За небольшие рожки головы держался лапами зверь, преимущественно белый, если не считать темных пятен вокруг глаз и на спине. Вцепившись в шерсть первого зверя, за ним верхом на несуразице сидел еще один, сивый с черными лапами и ушами. Безуспешно пытаясь обхватить пузо второго, за ним примостился третий, серо-белый с длинной шерстью. Разинув зубастые пасти и высунув длинные красные языки, звери громко и жизнеутверждающе орали. Если бы волкам вдруг зачем-то приспичило скреститься с зуйками, клич их отродья звучал бы похоже. Под зверями, непонятность толкало что-то черное и блестящее, с буграми, словно бегущими по поверхности.

Преследуя несуразицу с радостно вопящими животными, из-за ближнего поворота выкатилась волна грязи. За ней по пятам, шатаясь из стороны в сторону, качая ветвями, и грозно треща, гнался еловый лес. Первый зверь потянул голову с тремя рыбьими глазами за рога, раздался стрекот, наваждение резко ускорилось и скрылось за изгибом распадка в северо-восточном направлении.

Грязевой поток, сопровождавшийся лавиной, заполнил нижнюю часть пространства между угорьями и начал замедляться. Окончательно теряя равновесие, ели ломались, сталкивались, и валились одна на другую. Грязь чавкнула у самых ног Защитника Выдр. Судя по печально знакомому запаху, Длинный Хвост обкакался ему на камлейку. Наконец, треск и грохот стихли. Большая часть елового леса, недавно росшего на восточном склоне горы, вместе с почвой сползла в распадок, обнажив подстилающий слой.

– Мы думали, гора похожа на умиак, – грустно сказал генен, разглядывая то, что открывалось его глазам в клубах оседавшей вдали пыли. – А это умиак похож на гору…

Колесница Сунны двигалась к окоёму. Чистое впервые за неделю небо было подсвечено багровым. Губитель Нарвалов впереди, Пря́мый чуть позади и к северу вспахивали нескончаемое поле отливавших сталью в лучах заката саженных волн.

– Завтра ветер усилится, – неуместно жизнерадостно заключил Фьори.

– Еще усилится? – в ужасе спросил Эйнар. – Эдак мы риф-сезней не напасемся.

– Одно преимущество, – заметил Краки, – С ветром и волны выше станут.

– Какое ж это преимущество? – возмутился Эйнар. – Корабль и так уже конем скачет, штаги по пять раз на дню обтягивай, насос гоняй, паклю подбивай…

– Зато Челодрыг будет все время приносить жертвы Эгиру, – сын корнака скосил глаза на бодрича, с нежно-зеленым цветом щек скукожившегося за мачтой. – Если особенно повезет и как раз вовремя придет сильная волна, опять наблюет себе за шиворот.

– Открытое море к западу от Энгульсея, поздняя осень, – по-прежнему радостно сказал (вернее, прокричал, чтобы перекрыть ветер) Фьори. – Знаете, что я сказал Хельги, когда мы отчаливали из Кромсхавна? Ты ума решился, ярл! Никто в море не выходит! Рыбаки сети чинят! А подальше от берега, просто красота! Доподлинное мореходство!

– Зубами стучать сутки напролет и спать под сырыми шкурами, может, и не красота, – рассудил Эйнар. – Но бодрич и вправду заткнулся.