— Ну надо же! И это все в одной сказке!

— Ага.

— Только… Дрон… Это ты — такой умный, а ведь сказка-то — для детей, и они всех этих символов не знают…

— Я тебе больше скажу, милая барышня, сказка для очень маленьких детей, дети постарше да и взрослые ее уже не понимают, ибо мыслят логически и считают ее по меньшей мере странной, по большей — тупой…

— Как я…

— Но в детстве ты ее слышала… От кого?

— От бабушки.

— И воспринимала так, как воспринимают мир маленькие дети — на веру. В тебя сказка была заложена, словно мировоззренческая программа…

— Ну! Здорово! Только… Слушай, Дронов… А зачем ты мне все это рассказал?

— Вспоминаю.

— Что?

— Главный принцип нетрадиционного подхода…

— Ну и?..

— «Ты утаил Сие от мудрых и разумных и открыл младенцам…»[5]

— Ты знаешь, я себя чувствую совсем маленькой, как в детстве! — Лека потянулась, привстала на Постели.

— Странно… А я скорее ощущаю себя взрослой. — Юля пожала плечами. — В Москве ритм жизни такой. Хотя — ты же москвичка, не то что я…

— Я же не была здесь почти пять лет…

— Ну и как тебе Москва?

— Да я ее еще не рассмотрела как следует… А так — шустрая…

— Это точно. Здесь не покрутишься — не проживешь.

Ты чай будешь или кофе?

— Душ.

— Погоди часик. В это время воды горячей не бывает.

— А холодная?

— Сколько угодно.

— Тогда нырну.

— Я уже донырялась. Глотку дерет — сил нет.

— Весенняя ангина — самая противная.

— Не, летняя. Я как-то, в Приморске еще, перекупалась в июне, ходила, из носа текло — и это в жару-то! Полотенце — в шкафчике.

— Ага.

Лека разделась, забралась под душ, пустила воду сильной струей из крана и одним движением переключила. Ледяная вода обрушилась разом, на миг перехватило дыхание, но девушка задышала ровно и ритмично…

* * *

— …Папа, я не хочу!..

— А на охоту поехать хочешь?

— На охоту — хочу!

— А для этого нужно закаляться.

— Это мальчикам нужно, а девочкам — нет.

— Девочкам как раз обязательно! Мальчиков, тех и так возьмут.

— Мне под холодную нельзя. Ангина будет.

— А ты — визжи!

— Визжать?

— Ага. Ангина испугается и не пристанет. Папа опустил девочку в широкую ванну, пустил воду, постепенно делая ее холоднее…

— У меня уже ноги как льдинки.

— Зажмурься! — Папа переключил воду, и она обрушилась разом.

Девочка оцепенела, у нее перехватило дыхание. Открыла глаза, вздохнула всей грудью — водопад прекратился. Отец выхватил ее из ванны и стал быстро и ловко вытирать жестким полотенцем, потом надел на ноги колючие шерстяные носки и завернул в теплый махровый халат.

— Замерзла?

— Нет. Мне даже жарко.

— Это от тебя ангина улепетывает.

— Но я же не визжала.

— А смелых девочек эта тетка боится больше всего.

— А я — смелая?

— Ты такая, какой хочешь быть.

— Я хочу, как Элли. Она ведь ничего не боялась.

— Наверное, боялась. Только не показывала свой страх.

— И он тоже убегал?

— Да.

— Вообще-то я иногда боюсь. Темноты. И — злых чудищ. Но когда я вырасту, то не буду никого бояться. Правда?

— Правда…

…Лека вытерлась насухо и закуталась в полотенце. На охоту она в тот раз так и не попала — отец срочно уехал в командировку. Зато стала привыкать к холодной воде. И «тетка ангина» как убежала тогда, так больше и не вернулась…

Вот только «злых чудищ» меньше не стало. Да еще таких, что и от людей-то не отличишь…

— Классная у тебя квартирка… — Лека сосредоточенно намазывала джем на кусочек хлеба.

— Дядя Володя подарил.

— Мамин брат?

— Ага. Только мне здесь уже надоело. К морю хочу. Слушай, а чего ты делала в этом своем Минске пять лет?

— Так говорила же — замужем была. — Не мудрствуя лукаво для сестренки Лека придумала «замужество». За белорусом. Тем более для девчонки что Минск, что Акапулько — где-то на другой планете.

— И нигде не работала?

— Так… По мелочи.

— Папа оставил что-нибудь?

— Доброе имя. И — что-нибудь.

— А чего развелась?

— Долго рассказывать… Как-нибудь потом.

— Ты… Ты Дронова помнишь?

— Чуть-чуть…

— Он ведь тоже сейчас в Москве. В каком-то банке работает.

— В банке?

— Ну да.

— Финансист?

— Да нет, что-то по информационным системам. Он два года назад в Приморске в такую заваруху угодил — еле выкрутился.

— А ты его видела в Москве?

— Несколько раз, мельком. Он квартиру себе новую купил. На Юго-Западе.

Вообще-то надо как-нибудь собраться… А еще лучше — к морю махануть! У нас сейчас, в Рыжановке дом совсем пустой стоит, соседка за ним присматривает. Ты-то чего собираешься делать?

— Не знаю. Осмотрюсь пока. Я ведь вчера домой забежала — мама на даче, а к брату ехать… Решила — к тебе.

— Это правильно. Живи сколько хочешь, а то мне одной скучновато бывает…

— Так уж и одной…

— Ну, не всегда… Только — надоедает все быстро. Чего сегодня делать собираешься?

— По Москве погуляю. Давно не была.

— Давай. А я поболею. Книжку буду читать.

— Какую?

— Ремарк. «Три товарища».

— Самое время.

— Ага. Эта Германия тогдашняя на нас очень похожа.

— Не дай Бог…

— А почему — «самое время»?

— Возраст. «Три мушкетера» — для четырнадцати лет, «Три товарища» — для восемнадцати.

— Да?

— По жизни потом — важно. Написано по-разному а тема — одна.

— Любовь?

— И смерть. Но главное — не в этом.