большинство пассажиров составляли немецкие солдаты. За несколькими исключениями. Ваша семья. Ваш отец, ваш дед и ваша бабушка.

Саша подалась вперед.

– Вам известен некий Вильгельм? Он находился на борту, фамилия мне неизвестна, но я знаю, что во время войны он жил в Норвегии.

– Скорее всего это псевдоним, – сказал Толлефсен. – Немцы в Норвегии охотно пользовались псевдонимами. Вилли Брандт приехал в Германию под именем Гуннара Госланна, своего близкого друга. Но имя Вильгельм мне ничего не говорит.

– А какие-нибудь документы, подтверждающие саботаж, у вас есть?

– В том-то и проблема. – Толлефсен откинулся на спинку стула. – Это крушение изучено мало. Есть группа любителей кораблей и историков-краеведов, которые этим занимаются. Они добыли свидетельства, рассказывающие совсем другую историю. На Лофотенах живет человек по имени Бьёрн Карлсен, он все об этом знает и наверняка будет рад, если вы позвоните. Другое дело, устоит ли его документация против серьезных ученых оппонентов. Ведь тайна скрыта на дне, точнее на глубине трехсот метров, вне достижимости ныряльщиков.

Саша наклонилась над столом, положила руку на плечо стипендиата.

– Вы мне очень помогли, Синдре. Дайте мне неделю, и я посмотрю, не сумею ли помочь вам… с докторантурой.

Они встали. Саша вышла из кафе. Сообщений от Джонни по-прежнему не было. Она все отчетливее понимала, что целый ряд секретов уходит корнями в военное прошлое, которое Вера описывала в своей неизданной книге. Что-то тянуло ее в Северную Норвегию, на Лофотены, откуда Вера была родом, к обломкам взорванного парохода на дне морском.

Глава 33. Боже, храни короля и отечество, брат

Адвокатская контора «Рана & Анденес» располагалась на первом этаже в обшарпанном многоквартирном доме в Грёнланне, стена в стену с подвальной мечетью, откуда валом валили стройные бородатые мужчины в брюках-гольф.

После боя на Мосульском фронте Джонни чувствовал себя как в дурмане. Он попрощался с Майком, вернулся в Эрбиль и первым же самолетом улетел из Курдистана. В телефоне было много сообщений и пропущенных звонков от Саши и Ханса Фалка, но после боя спор о наследстве казался неважным. Я делаю это для себя самого, думал он, а не для Ханса или других. В самолете он спал тяжелым сном без сновидений, а в Осло первым делом отправился в контору Раны.

Рана был адвокатом Майка, и на случай, если с ним на фронте что-то случится, курд записал на диктофон свои свидетельские показания о событиях, приведших к аресту Джонни в Курдистане.

Ян И. Рана встретил Джонни на пороге, с распростертыми объятиями.

– Джонни Омар! Long time, no see[89]. Рад тебя видеть, бродяга. – Он слегка поскреб подбородок, будто намекая на Джоннины царапины. – Поколотили тебя, а?

– Сцепился у реки с сопляками-грабителями, – сказал Джонни. – Сетовали на свою нищету и тесные социальные квартиры. Наверняка твои клиенты.

Рана засмеялся:

– Да, никакие геройские мечи на Боевом кресте не помогут, когда заявится этакий вот двенадцатилетний Абдулрахим с выкидным ножичком, потому что муниципалитет, видите ли, сократил часы работы его развлекательного клуба.

– Анденес – твой партнер? – Джонни кивнул на табличку.

– Понимаю, куда ты, собственно, клонишь. Грёнланн, да? Почему мы сидим тут, в гетто, а не в Вике или на Хювхолмене? – Большим пальцем он указал на мечеть. – Скажем так: иной раз тамошним ребятам нужен защитник. Иной раз их и в Сирию заносит.

Ян И. Рана был невысок и более чем упитан, с детским лицом, в костюме и при галстуке он походил на конфирманта, хотя явно был ровесником Джонни. Глаза у него блестели. Голова работала быстро.

Он провел Джонни через приемную, где обитала белая секретарша – ясное дело, секретарша у него белая, – в простую комнату для переговоров, где главное место занимал фанерованный стол с закругленными углами. На стене висел большой портрет короля в парадном мундире.

– Анденес звучит солидно, Джонни, в том-то и дело, ты не представляешь себе, сколько профессоров-правоведов зовутся Анденес. Будто любой родившийся в стране Анденес создан, чтобы стать юристом. Я сперва думал насчет Смита, тоже хорошая фамилия для юриста, но Анденес звучит норвежистее. Сразу приходят на ум десять поколений благосостояния, сад с компостной ямой, уличной уборной и лыжными походами в Нурмарке[90]. Все, что норвежцы обожают и чего мы, иностранцы, не имеем.

– Но ты же не можешь назвать фирму как заблагорассудится, чисто юридически?

– Тут у меня полный порядок, – хихикнул Рана. – Фамилия моей секретарши, она же мой партнер, – Анденес. Я присмотрел ее, еще когда она училась. Выяснил, что на факультете есть Анденес. И сказал ей, что она может стать моим партнером, а я воспользуюсь ее именем. Много ли студенток получают предложение партнерства, Берг? Но ее имя того стоило.

Андеснес, секретарше и партнеру фирмы, было немногим больше двадцати. Она принесла кофе и печенье, на которое Рана жадно накинулся.

Джонни достал из кармана конверт, подтолкнул его по столу к адвокату.

– Ну? – спросил Рана.

– Это от Майка.

– Майка, который NorwegianSNIPER и любит запах мертвых джихадистов на утреннем солнце? Обожаю этого парня, Джонни, ведь он – частнопрактикующий чистильщик. Главное, чтоб не ухлопал из своей снайперской винтовки всех остальных моих клиентов.

– Здесь свидетельские показания на случай, если с ним что-то произойдет, – сказал Джонни, щелкнув пальцем по конверту. – Он сам передал мне их из рук в руки.

Рана удивленно посмотрел на Джонни.

– Так-так, теперь понятно, откуда у тебя царапины. Ты был на Ближнем Востоке? Черт, это же ты задал перцу ИГ.

Он взял телефон, открыл Майкову страничку в «Инстаграме». Среди заблюренных снимков мертвых джихадистов – человек с заблюренным лицом, обнаженный до пояса, с серой арафаткой на голове. Три шрама поперек груди. Господи, это же он сам, Джонни. Майк сделал снимок, когда у них обоих адреналин зашкаливал после боя. A little morning exercise with a comrade from the north[91], написал Майк.

– Я тут поразмыслил о твоем деле, – продолжал Рана.

– И до чего додумался?

– По большому счету разведслужба боится только одного, – сказал Рана. – Гласности. Но уж ее они боятся пуще смерти. Боятся прессы. Ты должен рассказать мне, что произошло, Джонни. И мы обнародуем твою историю. Я знаю лучших журналистов, которые все отдадут за этакую публикацию. Я прикрою тебя юридически. Расскажи, Джонни, и публичность станет тебе защитой.

Джонни ненавидел прессу. Все его коллеги, все, кого он знал, ненавидели прессу.

– «Герой, который пожертвовал всем, чтобы мы, норвежцы, могли спать спокойно. Его несправедливо упрятали в тюрьму как террориста, и он почти целый год провел в аду», – фантазировал Рана. – Будь