Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Фантастические домыслы, Берг. – Голос Фалка звучал сердито и нетерпеливо. – Чего вы хотите?
Джонни подошел к воротам Редерхёугена.
– Я взялся писать биографию Ханса прежде всего потому, что хотел понять, как вы относитесь к людям, которые пытаются рассказать правду о вашей деятельности. Мать вы посадили под опеку, меня попытались упрятать в тюрьму на Ближнем Востоке как джихадиста. Но вы не сможете скрывать все до бесконечности. Однажды правда выйдет наружу.
Улав Фалк долго молчал, прежде чем ответить. Джонни даже подумал, что их разъединили.
– Как вы знаете, я рано пришел к выводу, что традиционная карьера судовладельца, какую сделали мой отец и другие мужчины с отцовской стороны, меня не устраивает. Деньги, как известно из истории, заканчиваются; несколько поколений потомков, не разделяющих твоих устремлений, – и денег уже нет. Меня интересует создание чего-то долговечного. Что такое память, Джонни Берг? Я не приверженец мистики. Для меня память – это все, что остается от человека после смерти.
– Вы уходите от ответа, – сказал Джонни и заметил, что прижатый к уху телефон весь мокрый от пота, – слушайте меня внимательно. Я могу вернуть рукопись семье. При одном условии.
– Вот как? – сказал Улав скептически, но более благосклонно.
– Меня объявили непригодным к военной службе, а нелепое подозрение, что я будто бы перебежал к джихадистам, создает мне определенные проблемы в личной жизни, без которых я предпочел бы обойтись. Я хочу, чтобы все это признали недействительным.
– Люди меня переоценивают, это одно из моих главных качеств, – сказал Фалк. – Но я не могу пересмотреть решения ПСБ или армейской медслужбы и главного врача.
– Жаль, тогда нам больше не о чем говорить.
– Подождите. – Улав собрался с силами. – Пожалуй, я могу кой-кому позвонить.
– Хорошо. – Джонни разъединил связь.
Прошел в ворота Редерхёугена, направился к главному дому. Накануне вечером Саша нечаянно открыла ему последние подробности, необходимые для реализации плана.
С заднего фасада местность вокруг башни выглядела как самая обыкновенная стройплощадка, окруженная гальванизированным стальным забором с табличкой «Вход воспрещен». Джонни через него перепрыгнул.
В полумраке он разглядел под лесами строительное оборудование, бетономешалки, контейнеры с рейками и мусором. Приподняв снизу защитную завесу, проскользнул внутрь. Запах краски и опалубки усилился. Вдобавок здесь было темнее, он ненароком задел кем-то забытую бутылку, она покатилась и рухнула вниз с шумом, который показался ему просто оглушительным.
Черт. Джонни остановился. Прислушался. Вдали лаяла собака, с фьорда доносился ровный гул подвесного мотора. И всё. По лесам он вскарабкался наверх. Возле розетки остановился, посветил на красный карбункул и стеклянную мозаику вокруг. Посредине она была разбита. Осторожно ощупал раму. Нет, не сдвинешь.
Он взобрался на самый верх лесов и перемахнул через амбразуру. Глаза уже привыкли к темноте. На миг он замер – панорама просто головокружительная. Виден не только весь Редерхёуген – симметричные дорожки, темные рощицы, аудитория, прямая липовая аллея, обрыв, отвесно уходящий в иссиня-серое ночное море. И далеко-далеко полоска городских огней.
Дверь рабочие сняли, заменили фанерной времянкой. Открыв ее, Джонни очутился в башне. Винтовая лестница вела к розетке и дальше вниз. Вот он, ключ. То место, которое он видел на плане. Посредине помещения плотники пробили старую деревянную стену. Джонни глянул во мрак. Наклонился, нашел решетку воздушной шахты. Без труда снял ее, осторожно отставил в сторону. И ужом скользнул внутрь. Тесно, как в трубе торпедного аппарата подлодки. Шахта уходила вертикально вниз, пришлось изо всех сил упираться локтями и ногами в стены, чтобы не рухнуть в глубину, а это требовало огромного напряжения. Тяжело дыша, Джонни медленно продвигался вниз.
В метре под собой он заметил светлый контур. Ощупал стену. Пористый материал, вероятно, оригинальный потолок опустили. Джонни осторожно поставил ноги по обе стороны люка и поднял его.
Затем он спрыгнул на алый персидский ковер, поглотивший шум. Перекатился на бок и встал. Сигнализация у двери зловеще запищала. Он достал телефон и держал его у микрофона, воспроизводя голосовое сообщение:
– Улав Фалк.
Сигнализация смолкла. Джонни не шевелился.
– Сигнализация отключена, – наконец произнес механический женский голос.
Джонни перевел дух.
Кабинет был более современный и не такой крикливо-роскошный, как он думал. В одной половине доминировал старинный письменный стол. Предметы искусства современные. Сейф вмурован в стену, по бокам от него два шкафа, позади стола.
Саша обронила, что код сейфа такой же, как при Большом Туре, но это можно истолковать двояко. Во-первых, Улав мог по-прежнему использовать дату рождения старшего по тем временам сына, то есть Пера Фалка, в обратном порядке. Хотя нет, вряд ли. Традиция и современность, меняй, чтобы сохранить, скорее уж Улафова мантра такова. Стало быть, только принцип тот же, что и раньше. На сей раз это дата рождения Сверре Фалка, в обратном порядке. Джонни ее проверил и записал.
Девятое февраля 1980 года.
80 – 02–09. Он повернул верньер.
Сейф щелкнул и отперся. Джонни осторожно отворил тяжелую дверцу.
Опустившись на корточки, он увидел три широкие полки. Нашел маленький красный футляр, осторожно открыл – Крест с норвежским львом посередине, закрепленный в золоченом венке размером с кольцо для ключей и соединявший крест с трехцветной лентой. И наискось поверх красно-бело-лазоревого – меч.
Награда Тура Фалка.
Он бережно держал на ладони Боевой крест с мечом, и на миг его захлестнули воспоминания собственной жизни, связанные с этой наградой: генералы и король, парадный мундир, облегающий торс, – все это казалось таким далеким… хотя на самом деле нет.
Джонни опомнился. Он находился в чужом кабинете. Тихонько вернул крест в коробочку, закрыл крышку и поставил на прежнее место.
Рукопись лежала полкой ниже, в том же коричневом конверте с логотипом григовского издательства, куда Юхан положил ее в тот вечер. Джонни взвесил конверт в руке, он был вроде как поменьше первой части. Осторожно вынул пачку листов, положил вместо них в конверт первую часть, однако устоял перед искушением черкнуть несколько слов Улаву Фалку.
Выбравшись из кабинета через люк и продолжая двигаться тем же путем, каким пришел, он не мог отделаться от неприятного ощущения, что его обманули. Слишком уж легко все прошло.
Если что-то слишком хорошо, чтобы быть правдой, подумал он, обычно оно оказывается неправдой.
* * *
Саша