что «два дня слушал Байбакова, а теперь спать не может», но представленный нами проект народнохозяйственного плана поддержал.

Вспоминая прошлое, скажу, что между Брежневым и Косыгиным отношения были сложные. Косыгин вел замкнутый образ жизни, много читал, работал. О нем можно было сказать, что «человек в деле».

А. Н. Косыгин реальнее других представлял истинное положение дел и был поглощен поиском доходов, способных пополнить бюджет. Зная, что, помимо расходов на военные нужды, нам приходится помогать левым и коммунистическим партиям и разным странам в ходе противоборства с Западом, он предлагал быстрее развивать добычу алмазов в Якутии и ускорить ввод в действие нефтегазового комплекса Тюменской области. И был противником проекта переброски северных рек на юг Европейской части страны. Очень осторожно подходил к строительству атомных станций. В вопросах планирования и решения государственных задач мы с ним придерживались одинаковых позиций, и чувствовалось, что Алексей Николаевич относился ко мне доверительно, хотя в душе считал меня «брежневцем». Однако я очень редко бывал у Брежнева без Косыгина. Может быть, поэтому, когда мы входили в кремлевский кабинет, Леонид Ильич критически глядел мне в лицо, считая меня «косыгинцем».

Мне же нравились трезвомыслие и осмотрительность, с какими Косыгин подходил к решению народнохозяйственных задач, острота и твердость мыслей, высказанных на заседании Политбюро. Может быть, поэтому Брежнев относился к нему настороженно. Самодовольный и амбициозный, он не мог не чувствовать своей некомпетентности в области экономики, не мог не замечать дельных предложений главы правительства и к авторитету его не мог не испытывать зависти. Чувство внутренней неуверенности он гасил доброжелательностью, говорил просто и душевно о делах не столь докучливых, какими являются экономические проблемы.

Отношения со сторонниками и приверженцами у него были фамильярными, доходящими до панибратства. Это нравилось «брежневцам», и они угодливо улыбались ему, поглядывая в рот. Занимая высокое положение в партии и государстве, они всячески превозносили «дорогого Леонида Ильича», пели дифирамбы семидесятилетнему Генеральному секретарю, льстя, говорили, что его возраст — возраст расцвета политиков. Создавался новый культ Брежнева, у которого с возрастом угасал динамизм движения, порождая социальную апатию у людей, окружавших его.

Видя, как Брежнев болезненно реагирует на критические замечания Косыгина, они не затрудняли себя обсуждением проблем. Едва Брежнев с трудом дочитывал текст своего выступления, который подготовил ему аппарат, следовал вопрос:

— Товарищи, какие будут замечания? Предложения?

На что со всех сторон следовали ответы:

— Нет, Леонид Ильич, давайте принимать, согласны с этим.

Так нередко без глубокого анализа и взвешенного подхода к принятию решений обсуждались крупномасштабные мероприятия.

Вспоминаю, как после подобных обсуждений Косыгина всего трясло от возмущения. Но один, без поддержки Политбюро, он ничего не мог сделать. Не раз Алексей Николаевич приходил с заседания Политбюро вне себя, что так непродуманно, поспешно решился тот или иной вопрос.

По мере того как участие Брежнева в рассмотрении планов снижалось, обострялись и взаимоотношения между ним и Косыгиным. Внешне это никак не проявлялось, по по существу раздор был. Потом как-то постепенно Брежнев отошел от активной деятельности, полностью доверился помощникам, аппарату ЦК.

К сожалению, у нас, членов ЦК, в тот период недоставало мужества прямо сказать о необходимости избрания нового руководителя партии. Когда-то полновластная роль Политбюро в экономической политике страны при Брежневе стала из года в год ослабевать. Многочисленные решения и постановления ЦК и Совмина СССР в большинстве своем не выполнялись. Такое положение было обусловлено тем, что в самых высших эшелонах руководства при принятии решений были сужены демократические принципы обсуждения, без которых важнейшие партийные и правительственные акты теряли свою эффективность. Следовательно, и практическая реализация неотложных мер по устранению недостатков в развитии народного хозяйства значительно отставала. Возникало много нерешенных вопросов вследствие халатности, нераспорядительности. По всем отраслям было видно, как шло ослабление дисциплины сверху донизу, ослабление контроля за выполнением принимаемых решений.

В середине 70-х годов, учитывая проблемы, возникшие в развитии народного хозяйства, Госплан подготовил и направил за моей подписью в аппарат ЦК доклад, в котором очень подробно и откровенно доложил об экономическом положении страны и задачах десятой пятилетки. Интересна и весьма показательна судьба этого документа. В ЦК КПСС мой доклад не был дан руководству, а был прочитан только несколькими работниками аппарата. В Совмине доклад сначала был размножен и представлен заместителям Председателя Совета Министров СССР, а затем, буквально на следующий день, экземпляры были у них изъяты и уничтожены. Где-то в архиве этот доклад еще лежит, он не потерял своего значения и сейчас. Можно смело сказать, что критический анализ Госпланом СССР развития народного хозяйства в целом был верный.

Конечно, не хватило у Брежнева ни сил, ни политических и экономических знаний, чтобы твердо проводить правильную линию. Этим пользовались, и на практике допускался неконтролируемый и незаконный рост материальных доходов отдельных групп и лиц, участились нарушения социалистического принципа распределения по труду. Интересы развития страны приносились в жертву частным сиюминутным интересам. В угоду ведомственным амбициям через Политбюро «протаскивались» крупные государственные мероприятия, которые требовали тщательного анализа и взвешенного подхода.

Анализируя прошлое, могу сказать одно: жизнь была сложна. Были и у нас, плановиков, ошибки. Да, уступали и мы давлению сверху. Были и сомнения, и муки совести, и бессонные ночи. Но главным для меня было — заставить работать наше народное хозяйство более эффективно, чтобы не снижались темпы роста экономики страны. Выходили мы на Политбюро с предложениями, и нередко наше мнение не совпадало с мнением большинства членов Политбюро.

Близкое окружение Генерального секретаря обвиняло меня в том, что я все время рисую такую мрачную картину в нашей экономике, отчего Леонид Ильич не может спокойно спать. Это они внушали Брежневу, что я «косыгинец», что мы опять на Политбюро с Косыгиным вышли с единой точкой зрения. А Косыгину давали понять, что «Байбаков — брежневец».

Да, все это было. Когда я слышу, что время Брежнева, особенно с середины 70-х годов, характеризуется такими явлениями, как консерватизм, тенденциями плыть по течению, не решать до конца назревшие проблемы, сопровождавшиеся самолюбованием и самообольщением, — я не могу с этим не согласиться. Но слова о застое и застойных явлениях вызывают в моей душе протест. Застой? Я этого слова не воспринимаю. Замедление темпов развития — да. Торможение — может быть, но не застой…

Владимир Кузнечевский

«Священная корова» военно-промышленного комплекса

В 1989 году два шведских исследователя Кристиан Тернер и Стефан Хедлунд в опубликованной ими в Великобритании книжке «Идеология и рациональность в советской модели: наследство для Горбачева» обозначили «эру Брежнева» как процесс возрастания «допотопности и ритуальности». «Как известно, —