Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С тяжелым сердцем Маргарита оставляла сына, собираясь на дежурство. Против обыкновения она попросила мать ночевать вместе с ним в его комнате или позволить ему спать у нее.
– Что за страхи? – возмутилась Нонна Карловна.
– Предчувствие какое-то… – пожала плечами Маргарита. – Сама не знаю, что со мной.
Тревога не покидала ее и по дороге на работу, и в самой больнице.
– Глупости! – отрезала Женька, услышав жалобы подруги. – Ты просто измучена и подавлена событиями последних дней. Это пройдет, поверь мне. Знаешь что? – Медсестра подмигнула. – Хлебни-ка ты водочки! Верно говорю: опрокинь стаканчик прямо сейчас. Вот увидишь: ночь пролетит спокойно и тихо.
Маргарита не последовала дельному совету неунывающей сменщицы и теперь, таращась на дисплей телефона с мерцающими цифрами московского номера, жалела об этом. «Опрокинув стаканчик», она наверняка бы не онемела как дура, услышав голос того, о ком думала ежедневно.
– Почему не отвечаешь, Марго? – повторила трубка. – Может, мне перезвонить позже?
– Здравствуй, Максим, – пролепетала она.
– У тебя что-то со связью? – осведомился тот. – Ни черта не было слышно.
Ей бы соврать, но она не умела этого делать даже в мелочах.
– Со связью в порядке. Я просто… растерялась.
– Ты не рада мне? – спросил Танкован.
Маргарита почувствовала, что ему не безразлично, что она ответит.
– Рада… Я… очень рада, Максим…
– Я постоянно думаю о тебе, – после секундной паузы произнес тот. – Особенно почему-то в последнее время.
– Правда?..
В трубке что-то стукнуло, словно ею ударили об колено.
– Алло? – встревожилась Маргарита. – Ты меня слышишь?
– Как твои дела?
Тысячу раз она отвечала на этот вопрос в своих фантазиях. Рассказывала про работу, про своих больных, про уколы и клизмы… Хвасталась успехами Антошки, сетовала на плохое здоровье мамы… Говорила даже, что читала Коэльо, несмотря на то, что это модно и он ей действительно понравился… А потом вдруг признавалась, что очень скучает, что ей одиноко и тяжело в этом жестоком мире.
– Нормально, – вздохнула она. – Все в порядке…
Маргарита мысленно ругала себя за растерянность и смущение, проклинала свою дурацкую манеру недоговаривать и надеяться, что собеседник все поймет и без слов.
Танкован не понял. Или не захотел понять. Его удовлетворил короткий ответ, и он не спросил больше ни про работу, ни про Антошку, ни про маму, ни про то, каково ей самой приходится в этом жестоком мире.
– Рад за тебя, – сказал он. – Очень рад.
Наступила неловкая пауза.
Маргарита силилась придумать, что еще добавить, но в голову как назло ничего не лезло.
– Ты одна? – вдруг спросил Максим.
– Что? – Она вздрогнула и машинально огляделась по сторонам. – Я заступила на ночное дежурство, и в отделении сейчас никого нет, кроме больных.
– Я имею в виду, у тебя есть кто-то? – сухо уточнил он.
– Н-нет. – Маргарита почувствовала, что сейчас расплачется. – У меня никого нет.
– Понятно, – с явным облегчением вздохнул Танкован. – А я боялся, что ты забыла меня. Глупо, правда?
– Совсем не глупо, – поспешно возразила она и тут же спохватилась: – В смысле, не глупо, что боялся… То есть я хочу сказать, бояться не глупо, а глупо думать, что забыла… – Она совсем стушевалась.
– Я собирался приехать к тебе Марго. – Его тон изменился, как будто он перешел непосредственно к теме своего звонка. – Приехать насовсем.
Она открыла рот и не нашлась что ответить.
– Насовсем, – твердо повторил Максим. – Разумеется, я не был уверен, что ты сможешь простить меня или хотя бы выслушать… Я решил так: приеду, брошусь ей в ноги, покаюсь и, если она меня примет обратно, буду самым счастливым человеком на свете! А если нет… Ну что ж… Сам во всем виноват.
Телефон задрожал в руке Маргариты. Сердце колотилось так сильно, что даже заглушало голос в трубке. Она почувствовала, что у нее деревенеют пальцы и немеет и без того не слишком подвижный язык.
– Молчишь? – продолжал Танкован. – И на том спасибо. Я знаю, каких слов заслуживаю…
– Ты сказал, – вдруг очнулась она, – что собирался приехать. Что же тебе помешало?
– Не что, а кто, – мрачно поправил Максим. – Мне не очень приятно об этом говорить. – Он откашлялся и закончил жизнерадостно: – Ну да Бог ему судья! А я все равно приеду к тебе. Не сейчас, так позже.
– Ты о ком говоришь? – тревожно спросила Маргарита. – Кто изменил твое намерение приехать?
– Корж, – неохотно признался он. – Наш общий знакомый перешел все границы!
– Сашка? – Она потерла ладонью лоб. – Ты считаешь, что он?..
– Его где-то можно понять, – перебил Максим. – Уязвленное самолюбие, оскорбленная честь. Наконец, просто мужские амбиции. – Голос в трубке вдруг сделался стальным. – Но всему есть предел, Марго. Существует грань, за которую непозволительно заходить даже очень мстительному человеку. Стоит ее перешагнуть, и можно самому стать преступником, негодяем, еще большим мерзавцем, чем твой обидчик.
– Что он сделал? – пролепетала Маргарита.
– Он прислал в Москву отморозка, чтобы кастрировать меня! – прорычал Танкован.
Она ахнула и зажмурилась.
«Знаешь, что было бы в высшей степени справедливо? – прозвучал где-то совсем близко хриплый Сашкин голос. – Кастрировать этого дон жуана хренова! Оттяпать ему кочерыжку и скормить псам! Ходил бы, мразь, толстый, потный и тоненьким голоском взывал к состраданию! Вот ты бы, Марго, приняла его без яиц? Говори честно: приняла бы?»
– Не может быть, – ошеломленно прошептала Маргарита, – чтобы он решился… всерьез…
– Еще как всерьез! – подхватил Максим. – Корж прислал ко мне бородатого ублюдка в штормовке и с опасной бритвой в руках, который чудом обознался и оскопил не меня, а моего друга Руслана Кушева.
– Бородатого ублюдка… – еле слышно повторила она.
Перед глазами возникла бычья фигура, седая косматая голова и зловещий оскал страшного человека в окне.
– У него хватило наглости передать мне привет из Сырого Яра, – с горечью продолжал Танкован. – И оставить глупый издевательский рисунок.
– К-какой рисунок?
– Да неважно! – Он не скрывал раздражения. – Этот подонок сделал калекой моего друга, понимаешь? А хотел изувечить меня!
– Что было на рисунке? – упавшим голосом спросила Маргарита. – Пес?
Максим удивленно хмыкнул:
– Да. Откуда ты знаешь?.. Черный зубастый пес… А что, это имеет какой-то смысл?