Липкий, холодный страх сковал все тело. Вцепившись руками в край стола и не смея пошевелиться, она таращилась в темноту. Погасло электронное табло настенных часов и в аквариуме смолкло журчание – отключился аппарат подачи воздуха.

«Совсем, как в ПИТе», – пришло ей на ум, и от этой странной аналогии стало еще жутче.

Утонувшее в мертвой тишине, вдобавок еще и обесточенное помещение теперь было похоже на склеп. Маргарите даже почудилось, будто из-под дверей тянет могильной сыростью.

Если бы сейчас в палате интенсивной терапии находился пациент, подключенный к системе жизнеобеспечения, то сработал бы генератор в щитовом отсеке, обеспечивающий подачу бесперебойного питания в ПИТ и две операционные наверху.

Но палата пустовала, и генератор молчал.

Маргарита пару минут сидела неподвижно, надеясь, что врач Журналов, лишившись футбола, выйдет из своего кабинета и отправится устранять неполадку. Но коридор безмолвствовал.

Пытаясь успокоить бешеный пульс, она сделала несколько глубоких вдохов и, нащупав на столе кружку, поднесла ее к дрожащим губам. Глоток остывшего чая придал ей сил и позволил собраться с мыслями. Конечно, ничего страшного не произошло. Кто-то из больных, решив втихаря почифирить, воспользовался самодельным нагревателем, и в результате замыкания выбило пробки. Она даже знает, кто именно. Низкорослый крепыш из второй палаты с золотыми зубами и похабными татуировками на предплечьях! Он уже пытался однажды прямо в палате заварить в армейской кружке сразу полпачки байхового чая. Зелье тогда у него отобрали, пригрозив немедленной выпиской и дисциплинарной ответственностью. А сейчас, похоже, нарушитель опять взялся за свое.

Маргарита медленно поднялась из-за стола и, стараясь не споткнуться о задранные местами куски линолеума, направилась в коридор, вытянув перед собой руки на манер слепого, переходящего улицу. Нагнувшись, она нащупала край банкетки, повернула направо, выпрямившись, легонько ткнулась пальцами в зеркало, обошла стоящее под ним кресло, и двинулась вперед, касаясь ладонью стены и отсчитывая двери.

Кабинет старшей медсестры… ординаторская… раздевалка младшего персонала… вторая палата… четвертая… шестая… Она вскрикнула, наткнувшись на каталку, и только чудом удержалась на ногах, успев схватиться за бортик. Задетая стеклянная рамка с картиной рухнула со стены на пол и, судя по звуку, разлетелась на мелкие осколки. Стараясь не наступать на битое стекло, Маргарита сделала еще несколько шагов и остановилась перед электрощитом, в котором, как много раз объясняли медсестрам на инструктаже, находились автоматы защиты электропитания и УЗО. Если произошло замыкание и автоматы выбило, нужно просто открыть щит и привести все рычажки в положение «on». Простейшая операция, которую, впрочем, затруднительно производить в кромешной темноте.

Она поморщилась, досадуя, что не догадалась прихватить с собой Женькину зажигалку из верхнего ящика стола. В ту же секунду неведомая сила сдавила ей ледяными тисками шею, грубо запрокинула голову, больно прижав к лицу что-то мокрое и теплое. В глазах сверкнула фиолетовая вспышка, горло сжалось от сладкой удушливой волны, как от самой первой в жизни сигаретной затяжки, и обжигающий яд хлынул в испуганные легкие. Мозг пронзила холодная тупая игла, но боль тут же стихла, превратившись сначала в горячую и до одури приятную солнечную ванну (будто лежишь на песочном пляже), а потом в водоворот смущения и восторга (будто совершенно голая паришь над городом). Острый, неприятный запах сделался вдруг не таким уж противным, а даже, наоборот, забавным, и Маргарита без страха и удивления узнала в нем хлороформ…

…Они бежали с Максимом, взявшись за руки, по песчаному берегу ослепительной реки, у самой кромки набегающей воды, разбрызгивая ее босыми ногами, молча – не смеясь и не разговаривая друг с другом. Бежали, переполненные отчаянием, страхом, смятением и в то же время надеждой опередить беду, ускользнуть, скрыться от черной стихии, разыгравшейся за их спинами. Грубый ветер рвал в клочья румяные облака, и тревожный солнечный луч, скользящий по белому, как крахмал, песку, спотыкался о хрустальные граненые камни, преломляясь в них и рассыпаясь на мириады огненных искр.

Маргарита бежала, спиной чувствуя наползающую беду. Она задыхалась, но не от бега, а от ужаса, физически ощущая, как стремительно тают драгоценные секунды, как сокращается расстояние между ловцом и жертвой. Мелькали загорелые лодыжки, ступни тонули в ослепительной белизне холодного берега.

В какой-то момент Максим выдернул руку из ее ладони и бросился в сторону. Она остановилась, чтобы окликнуть его, но не смогла, обернулась в отчаянии и увидела, что настигающая их черная тень разделилась пополам. Теперь стало две беды. Одна ринулась за Максимом, а вторая продолжила погоню за ней. И Маргарита побежала вперед. Рваные клочья облаков били ее по лицу, забивались в рот, мешая дышать, залепляли глаза. Она старалась не потерять из виду любимого, боясь за него пуще, чем за себя. А беда становилась все ближе. Теперь она нависала прямо над головой. Еще мгновение – и черная тень проглотит Маргариту, уничтожит ее, сотрет в мелкий песок, похожий на тот, что хрустит под ногами и что печально зализывает набегающая речная волна.

– Ты сама во всем виновата! – сказал голос, который показался ей знакомым. – Здесь тебе самое место. Скоро отправишься следом за бедным Струковским и подлым Битюцким! А я с удовольствием помогу тебе в этом!

Она закрутила головой, пытаясь понять, кто произнес эти страшные слова, и, оступившись, упала ничком в рыхлый, похожий на снег песок. Мгновенно подтянув к животу колени и перевернувшись на спину, Маргарита в ужасе выставила перед собой руки, защищаясь от зловещей тьмы, навалившейся на нее отовсюду. Она брыкалась и царапала тяжелый воздух ногтями, билась в конвульсиях, отворачивая лицо и отплевываясь от вязкой, удушливой мглы. И та в конце концов отпрянула, отступила, клубясь боками, подбирая за собой рваную черную мантию, и сгинула прочь.

Маргарита вскочила на ноги и, удивляясь тому, что жива, бросилась искать Максима. Тот уже почти полностью исчез из виду под тяжелой завесой второй беды. Его абрис был едва различим в густой, зловещей тени. Она, не раздумывая, кинулась к нему, нырнула в непроглядный мрак и только тогда, проваливаясь в бездонную бездну, ловя угасающим взглядом растерянный, умирающий вместе с ней солнечный луч, вдруг отчетливо поняла, что это – всамделишный, не придуманный, не из сна и не из сказки – конец…

Проснувшись наутро от жарких, требовательных поцелуев, Максим не сразу сообразил, где находится.

Ему привиделся странный, жутковатый сон, будто бежит он по белоснежному, пустынному берегу, держа за руку девушку (лица не разобрать, но, кажется, это Светка), а за ними гонится черная, разъяренная стихия. Она наступает на пятки, дышит в затылок, рычит и неистовствует за спиной. Максим прибавляет прыти, но страшная тень не отстает. Девчонка мешает ему бежать. Такое впечатление, что она едва передвигает ноги, не поспевает за ним, вязнет в рыхлом песке. Он тянет ее, тормошит, заставляет двигаться быстрее, но в какой-то момент понимает, что сейчас они сгинут оба, и выдергивает руку. И сразу становится легко. Теперь можно припустить быстрее. А беда, замешкавшись, пожирает девчонку, перемалывает, пережевывает ее в своей отвратительной черной пасти.