Постановление Пленума ЦК об антипартийной группе было, как вы знаете, принято единодушно, за него голосовали и участники антипартийной группы, за исключением Молотова, который при голосовании воздержался.

Позднее при обсуждении итогов Пленума в первичной партийной организации Молотов также заявил, что считает решение Пленума правильным и присоединяется к этому решению».

А в заключительном слове Никита Сергеевич вспомнил, как после провала заговора ему позвонил Каганович и просил не делать с членами антипартийной группы того, что с ними наверняка бы сделал Сталин. Хрущев заверил Кагановича, что он его не за того принимает:

«Характерный разговор был у меня с Кагановичем. Это было на второй день после окончания работы июньского Пленума ЦК, который изгнал антипартийную группу из Центрального Комитета. Каганович позвонил мне по телефону и сказал:

— Товарищ Хрущев, я тебя знаю много лет. Прошу не допустить того, чтобы со мной поступили так, как расправлялись с людьми при Сталине.

А Каганович знал, как тогда расправлялись, потому что он сам был участником этих расправ (о собственных обширных знаниях в этой деликатной сфере Никита Сергеевич опять предпочел промолчать. — Б. С). Я ему ответил:

— Товарищ Каганович! Твои слова еще раз подтверждают, какими методами вы намеревались действовать для достижения своих гнусных целей. Вы хотите вернуть страну к порядкам, которые существовали при культе личности, вы хотели учинять расправу над людьми. Вы и других мерите на свою мерку. Но вы ошибаетесь. Мы твердо соблюдаем и будем придерживаться ленинских принципов. Вы получите работу, — сказал я Кагановичу, — сможете спокойно работать и жить, если будете честно трудиться, как трудятся все советские люди.

Вот какой разговор был у меня с Кагановичем. Этот разговор показывает, что когда фракционеры провалились, то думали, что с ними поступят так, как они хотели поступить с кадрами партии, если бы им удалось осуществить свои коварные замыслы. Но мы, коммунисты-ленинцы, не можем становиться на путь злоупотребления властью».

Представляю, каково было Молотову читать стенограмму съезда, особенно насчет того, что он, как и другие, думал мерить Хрущева «на свою мерку», тогда как

Никита Сергеевич — подлинный коммунист-ленинец, чуждый злоупотреблений властью. Ведь в действительности Никита Сергеевич если и не был чемпионом по репрессиям, то уж «бронзу» — третье место среди членов Политбюро после Сталина и Молотова наверняка заслужил. Так что опасения, что фракционеров поставят к стенке, как их предшественников в 30-х годах, имели под собой все основания. Но Хрущев не стал расстреливать антипартийную группу, чтобы не пугать номенклатурную братию возвращением сталинских времен.

И еще Никита Сергеевич удивлялся:

«Возникает вопрос — как попал товарищ Ворошилов в эту группу? Некоторым товарищам известны неприязненные личные отношения между Ворошиловым и Молотовым, Ворошиловым и Кагановичем, между Маленковым и Ворошиловым.

И вот, несмотря на такие взаимоотношения, они все же объединились. Почему, на какой почве? Потому, что после XX съезда они боялись дальнейшего разоблачения их незаконных действий в период культа личности, боялись, что им придется отвечать перед партией. Ведь известно, что все злоупотребления производились тогда не только при их поддержке, но и при их активном участии. Боязнь ответственности, стремление возродить порядки, существовавшие в период культа личности, — вот что объединяло участников антипартийной группы, несмотря на личную неприязнь между ними».

Впрочем, Ворошилова, вовремя сменившего фронт и переметнувшегося на сторону Хрущева, Никита Сергеевич простил, тихо отправив на пенсию в 1960 году и даже присвоив ему перед этим звание Героя Социалистического Труда.

О себе, любимом, и своей роли в репрессиях Никита Сергеевич и на этот раз скромно не упомянул. Он утверждал, что «антипартийная группа хотела поставить к руководству Молотова. Тогда, конечно, никаких разоблачений этих злоупотреблений властью не было бы... Уже после того, как состоялся XX съезд, который осудил культ личности, антипартийная группа предпринимала все, чтобы разоблачение не пошло дальше. Молотов говорил, что

в больших делах бывает плохое и хорошее. Он оправдывал действия, которые были в период культа личности, и предрекал, что подобные действия возможны, что возможно их повторение в будущем».

Представим на минуту, что каким-то чудом группе Молотова в июне 1957 года удалось бы одержать победу. Тогда царствование Вячеслава Михайловича в качестве генсека (он тоже наверняка переименовал бы бесцветного «Первого» секретаря в «Генерального») продлилось бы, скорее всего, аж до ноября 1986 года, если, конечно, бурная государственная деятельность не укоротила бы его жизнь. Все-таки одно дело — тихий пенсионер и совсем другое — активно действующий политик. Так вот, в этом случае в 1986 году у нас бы не только никакой перестройки не было, но и наследником Молотова стал бы какой-нибудь правоверный сталинист. И в начале XXI века Россия жила бы как какая-нибудь Северная Корея. Конечно, если бы прежде Вячеслав Михайлович не довел дело до самоубийственного термоядерного конфликта. Но для того чтобы подобный сценарий реализовался, Молотов должен был быть совсем другим человеком — по-настоящему самостоятельным и решительным.

На съезде антипартийную группу помянула Е. А. Фур-цева. Она заявила:

«Они были против реабилитации невинно пострадавших людей, потому что сами повинны в массовых репрессиях и грубых нарушениях законности, которые так трагически дорого обошлись нашему народу...

Незадолго до июньского Пленума Центрального Комитета состоялось заседание Президиума ЦК... Обсуждался вопрос о полной, в том числе партийной, реабилитации бывших крупных руководителей нашей армии — Тухачевского, Якира, Уборевича, Егорова, Эйдемана, Корка и других. Невиновность их была столь очевидна, что даже Молотов, Маленков, Каганович и другие высказались за их реабилитацию, хотя в свое время приложили руку к их трагической гибели. И тогда при обсуждении Никита Сергеевич очень спокойно, но прямо спросил их: когда же вы были правы? Этот прямой и честный вопрос привел их в ярость и замешательство. (В данном случае Хрущеву бояться было нечего — к гибели Тухачевского и его товарищей он и в самом

деле отношения (не имел, а о судьбе украинской и московской номенклатуры, отстрелянной по его приказу, тогда Хрущева никто не спрашивал. — Б. С.) Маленков даже заявил по адресу Никиты Сергеевича — что вы нас запугиваете Пленумом. Но ведь это было не так. Они боялись Пленума, так как знали, что будут на нем разоблачены, и делали все, чтобы сорвать его созыв. Их злодеяния дорого обошлись народу, поэтому, говоря о тяжелых последствиях культа личности Сталина, нельзя обойти молчанием тех, которые писали свои зловещие резолюции и тем самым решали судьбу честных коммунистов. Я имею в виду Кагановича, на совести которого сотни репрессированных и расстрелянных руководящих работников железнодорожного транспорта, начиная от начальников дорог и кончая начальниками политотделов».