«Инвиктус» вырвался из времени Центрального, козы уступили место Решетке. Абсолютная тьма взирала на Фара, и он вдруг понял со всей ясностью: они не вернутся. Получится у них или нет, тот, кто он есть сейчас, больше никогда не увидит Центральный. Это было маленькое прощание, но вместе все эти мелкие последние детали складывались в нечто очень большое.

— Ты была права. — Он развернул кресло к Элиот. Ее коммуникатор все еще был соединен с системами «Инвиктуса», каждый вдох усилен. Она дышала так, будто только что пробежала марафонскую дистанцию. — Агент Аккерман — полная задница.

— Я забыла, — глоток, вздох, — про маячок Веры. Этого не было в моем самоинструктаже. Но идея с вырубанием была блестящей. Даже если Аккерман и получит вновь доступ к своей системе телепортации, ему нас не найти. Агенты Мультигалактического Бюро не оснащены для путешествий во времени.

— Отлично кликнул, Грэм!

— Неплохо завернула, Имоджен!

Они улыбнулись друг другу и, наводя мост между креслами, ударили ладонью о ладонь. Глядя на парочку, Фар не мог избавиться от чувства, что празднования преждевременны. Они сбежали только от Мультигалактического Бюро, растолкав дракона, то есть Корпус, который как раз и располагал возможностями для путешествия во времени.

— Когда включилась сигнализация, я стер записи с камер наблюдения, — объяснил Грэм, поймав взгляд Фара. — Корпусу останется только гадать, что же произошло.

— Хоть что-то. — Фар повернулся к Элиот. — Ты загрузила файл?

Она кивнула, стаскивая парик.

— Все сто процентов.

— Посмотрим последний день? — Фар жестом указал на общую зону.

Они собрались обычными группками — Фар и Прия на одной тахте, Грэм и Имоджен заняли другую. Последние двое держались за руки, а феромоны на стороне его кузины преобразились в улыбки. Хотя Фар видел Имоджен с этим цветом волос и раньше, он не мог припомнить, чтобы они так сверкали. Она буквально светилась. Если бы еще сцена всеобщего счастья не отзывалась пронзительной ноткой боли.

Еще один первый и последний. У них никогда не было ни малейшего шанса…

Элиот устроилась на полу со скрещенными ногами и оцепенела, когда Шафран запрыгнул к ней на колени. Страх напряг плечи, но красная панда всего лишь свернулась в клубок.

— О-о-х! — Имоджен засияла еще ярче. — Шафран не ко всем идет, знаешь ли. Ты ему нравишься.

Элиот неуклюже погладила голову зверька плоской как доска ладонью.

— Полагаю, он не так уж плох.

Кольнуло еще глубже. Фар и подумать не мог, что станет скучать по Ailurus fulgens, но похоже, панда вонзила свои когти не только в его голень…

— Прежде чем начнем, я, пожалуй, сделаю нам всем чаю. — Возражений на предложение Прии не последовало. Да и как они могли быть, когда слова последний раз повисли, несказанные, в конце каждого ее предложения.

Элиот вынула чип из своей карманной вселенной, открыла файл. Имоджен положила голову на плечо Грэму, а инженер не сводил взгляда с их рук, удивляясь рисунку сплетенных пальцев. С таким же изумлением Фар наблюдал в кухоньке за Прией. Множество раз он видел, как она готовит чай, но каждая деталь казалась новой. То, как она нюхала каждую пряность, прежде чем добавить ее в кипящую воду. Как, бормоча под нос, вела счет помешиваниям. Как тщательно, перед тем как разносить чай, выстраивала кружки ручками в одну сторону. Так много последнего все добавлялось и добавлялось, что даже обжигающий глоток не мог смыть эту печаль.

Потеря девушки могла убить Фара раньше, чем это сделает Угасание.

Они сидели с кружками исходящего паром чая, вне времени, и смотрели, как все началось. Фар сам не знал, чего ожидать, когда включилась последняя запись миссии «Аб этерно» в 95 году н. э. То, что показывала голограмма, было знакомо и в то же время неожиданно.

Мать много раз гуляла с ним по руинам Колизея. Во время этих прогулок она была неистощимым источником фактов; показывала отпечаток большого пальца на кирпичной кладке подземелья; описывала условия содержания львов под полом арены и не раз упоминала, что видела там истекающих кровью мужчин.

Фар и раньше смотрел записи гладиаторских боев; избежать этого в Центральном, где лязг их мечей до сих пор звучал эхом среди древних руин, было невозможно. Но эта запись отличалась от прочих. Неотредактированная, она представляла собой сырой материал со всеми отвратительными, безобразными подробностями. Жестокости первого боя хватило, чтобы Имоджен, закаленный историк, стала зажмуриваться и прикрывать глаза рукой.

Как странно думать, что его мать принимала это не моргнув глазом. И еще более странно сознавать, что Фар присутствовал там в виде эмбриона. Слышал своими ушами эту толпу, выкрикивающую в ритме стука маминого сердца: «Крови! Крови! Крови!» Крики достаточно настойчивые, чтобы призвать его в этот безжалостный мир… Голос Берга — ассоциировавшийся у Фара со сказками на ночь — звучал даже сюрреалистично, когда он настоятельно просил Эмпру встать со скамьи и спуститься по ступенькам.

— Почему тете Эмпре вообще хотелось смотреть на это? — вслух удивилась Имоджен. — Почему она все время оборачивается?

— Пауза. — По приказу Элиот голограмма застыла на паре гладиаторов. — Глядите, на кого она смотрит.

— Брр. — Имоджен выглянула в щелку между пальцами. — Я вижу только кровь.

— Фар… — Прия, чей крепкий желудок не дрогнул при виде вывернутых внутренностей, наклонилась к проекции. — Вон тот гладиатор просто твоя копия.

Теперь, когда запись поставили на паузу, у Фара было время рассмотреть воинов. Прия права. На гладиаторе, что стоял спиной к стене, нет шлема. Хотя какой шлем мог бы вместить такую буйную шевелюру? И нос… Фар всегда задавался вопросом — откуда взялась эта его самая яркая черта?

Теперь он понял. Понял очень многое: почему мама настаивала на том, чтобы обучить его латыни, почему назвала его Гаем в библиотеке Александрии, почему осталась посмотреть это жестокое сражение, почему кожа у него всегда смуглая, тогда как остальные Маккарти обгорают при первом же проблеске солнца, почему ему вечно требуется движение, действие, борьба. Это не просто безвременье у него в крови, но и битва тоже.

Элиот первая констатировала очевидное.

— Это наш отец.

— О-о-х, тетя Эмпра! — воскликнула Имоджен. — Соблазнить гладиатора! Неудивительно, что Берг засекретил эти данные! Ей бы плохо пришлось, если бы кто-нибудь узнал.

— Вот почему твоя ДНК подделана в системах Центрального, — сказала Прия. — Это не просто обычная осмотрительность. Это чтобы никто не смог доказать, что твоим отцом не был кто-то из членов экипажа «Аб этерно».

Фару следовало бы испытывать удивление, но вид отца, прижатого спиной к стене, с мечом у горла, задел более глубокую струну. Печаль, которая всегда читалась в маминых глазах, прокрадывалась в улыбку, теперь стала понятна. Здесь было не просто приключение на одну ночь.