– Она еще в Голливуде?

– Джин Харлоу? Ну да[42], – злобно сверкнула глазами Майра. – Очень знаменита.

– Нет, Майра. Ваша дочь.

– Да понятия не имею. – Майра небрежно отмахнулась рукой в перчатке. – Вы знаете, что бы я отдала за ее шансы? – Она уставилась на Кору, словно та сейчас попросит ее перечислить, что именно она бы отдала. – Я все вложила в эту девчонку, все. – Майра подняла рукав и показала Коре тощую бледно-голубую руку. – Они все из меня высосали. Ничего не осталось. Ничегошеньки.

– Майра, но у нее все хорошо? Я только об этом и спрашиваю.

Майра снова раздражилась:

– Да. У нее, как вы выражаетесь, «все хорошо». Только и всего.

Вот дура, подумала Кора. Сама она неблагодарная. Но злость быстро сменилась жалостью. Трудно было злиться, глядя на эту хрупкую маленькую женщину, изрыгающую столько горечи и ярости, потому что судьба не дала ей воплотить мечту хотя бы в дочери. Даже теперь, глядя на больную и постаревшую Майру, Кора видела, какой красивой та была когда-то; такой же красавицей, как Луиза. И такой же талантливой. И так же любила книги и музыку. Неизвестно, кем стала бы Майра, если бы не вышла замуж в семнадцать и не родила против воли четверых. Знаменитой пианисткой? Приятной личностью? Счастливым человеком? Музой?

– Простите, – сказала Кора, сама удивляясь своей искренности. – Я не знаю, что мне еще сказать.

Майра тоже удивилась и, не сводя глаз с Коры, кивнула:

– Спасибо. Я это ценю.

– Если вы общаетесь с Луизой, передайте ей, пожалуйста, привет от меня. Скажите, что я очень желаю ей всего хорошего.

Майра не ответила; темно-красные губы скривились в подобие улыбки, и Майра посмотрела на Кору так, словно та пошутила. Потом Коре не раз приходило на ум, что Майра, какой бы матерью ни была, все-таки знала свою дочь лучше прочих. И кому как не ей было понимать: пожеланиям Коры не суждено сбыться.

Ясно, почему Уичита получила военные контракты: там уже было несколько самолетостроительных заводов, а находился город в самом центре страны, так что с моря его было не достать. По совпадению, на которое неизменно обращали внимание сторонники Уичиты, процент американских граждан в ней был одним из самых высоких среди всех городов США. В 1940 году в Уичите жило 115 000 человек, из них более 99 % – граждане Америки. Все иностранное население Уичиты состояло из 123 сирийцев, 170 русских, 173 канадцев, 272 мексиканцев и 317 немцев – исключая Йозефа, который натурализовался задолго до того, как его выслали в Джорджию во время Первой мировой. В эту войну Йозефу повезло больше: когда «Стиринг» получил контракты на B-17, его жалованье удвоилось. В 1941-м «Стиринг» переименовался в «Боинг-Уичиту» и стал нанимать по пятьдесят человек в день. Вскоре был разработан новый бомбардировщик B-29; впрочем, Йозеф, подписавший договор о неразглашении тайны, не рассказывал о нем даже Коре, пока новое оружие против Японии не представили прессе официально.

К этому времени Уичита сильно изменилась. За два года население удвоилось: авиазаводы нанимали все новых рабочих, их нужно было кормить, одевать и размещать. Светофоры замигали быстрее, на улицах стало шумно. Появились пробки, на почте стояли длинные очереди, и, даже когда у Коры были все талоны, походы на рынок длились вдвое дольше прежнего. По городу летал мусор, потому что городские службы перегружены, телефонная станция в середине дня постоянно занята. Но атмосфера была бодрая, все понимали, что город и его новых жителей объединяет великая цель: денно и нощно, ежечасно, небо должно гудеть от новых бомбардировщиков «боинг».

У Коры прибавилось дел. Больше народу в городе – больше незамужних матерей; впрочем, город тоже разбогател, и Кора твердо намеревалась употребить часть денег на нужды Доброго дома. Она собрала средства на строительство нового крыла, и уже через неделю после окончания работ все комнаты были заняты. Женщины пели одну и ту же печальную песню: мол, жениха убили на войне. Кора понимала, что некоторые врут, потому что патриотический секс до брака казался делом хоть и предосудительным, но отчасти и благородным. Она, однако, кивала и слушала: пусть рассказывают что хотят, – Кора делала вид, что верит всем. Кое-кто говорил правду. Кора видела в окнах флаги с синими звездами и с золотыми – звездами скорби. Сын Труди Томас погиб в Северной Африке; племянник Уиннифред Фитч пропал без вести на Филиппинах. Кора каждый день радовалась своей удаче: Говард по-прежнему адвокатствовал в Хьюстоне, Эрл работал врачом в Сент-Луисе. Им исполнилось по тридцать восемь. Молодость ее сыновей пришлась на короткий мир между войнами.

Поэтому Кора ничего не заподозрила, когда Эрл в октябре 1942 года сообщил, что взял в больнице несколько дней за свой счет и собирается в Уичиту. Он сказал только, что хочет повидать родителей, дядю Йозефа и малютку Грету, которая уже выросла и сама стала мамой. Ну и, может быть, кого-нибудь из старых друзей и учителей тоже. Не буду ждать праздников, написал он, приеду один – дети в школе, мама останется с ними. Кора и Алан обрадовались, хотя визит Эрла означал некоторые неудобства. С тех пор как Грета уехала в колледж, они – а также Йозеф и Реймонд – привыкли вести себя в доме гораздо свободней. Правда, Грета успела вернуться в Уичиту, но вышла замуж за школьного учителя и родила девочку; их семья жила в бунгало в пяти кварталах от Коры. Грета обычно приходила без звонка, так что некоторые предосторожности все же соблюдались, но не такие, как раньше. Поздней ночью, когда запирались двери дома, Кора и Йозеф без опаски заходили друг к другу. Реймонд тоже появлялся чаще, хотя по-прежнему отбывал до десяти вечера, чтобы соседи ничего не заподозрили, а то кое-кто уже добродушно замечал Коре, как мило с ее стороны привечать холостяка, чтоб он хоть немного ощутил прелесть семейной жизни.

Разумеется, ради Эрла можно было и потерпеть. Он гулял по городу, играл в покер с приятелями по колледжу, навещал места, где раньше любил бывать с Говардом. Каждое утро, к большому удовольствию Коры, завтракал дома, как всегда дружелюбно общался с Йозефом и Корой, играл с дочкой Греты. Разве что был чуть тише обычного, но Кору это не беспокоило. Однажды вечером Эрл с отцом пошли гулять на реку, и Кора умилилась, глядя, как они удаляются рядышком по улице – отец и сын, такие похожие.

Только в последний день она узнала, зачем же он приехал. Алан и Йозеф ушли на работу, и они с Эрлом остались одни. Кора читала на веранде; Эрл вышел и сел рядом на скрипучие качели. Кора вдруг заметила, как прекрасен этот день: солнечный, с легким ветерком, листья на большом дубе только-только начали краснеть. В том году часто шел дождь, и у ворот выросли красивые подсолнухи.

Кора закрыла книгу и улыбнулась сыну. Скоро он уедет, она еще успеет начитаться. Но Эрл не улыбнулся в ответ, и Кора почуяла неладное. Она посмотрела ему в глаза, мягкие и задумчивые, как у Алана, и Эрл сообщил ей свое твердое, взвешенное решение: в Европе не хватает врачей, и в такие времена он не может оставаться в стороне, он же хирург. Кора замотала головой, но Эрл был непреклонен. Они с Бет уже все обсудили. Он записался добровольцем, будет военврачом в пехотной части. Уедет через месяц.