– Луиза? – Кора стояла посреди коридора. Три двери, все заперты. – Луиза?

Послышался шорох, звяканье стекла. И тишина.

– Это Кора Карлайл. Твоя старая компаньонка. Пришла повидаться.

Молчание. Кора снова прислонилась к стене. Может, зря пришла. Их с Луизой ничто не связывает, ни дружба, ни родство. Только одно лето давным-давно, да и тогда Луиза даже не притворялась, будто Кора ей нравится. И все же она очень много сделала для Коры – сама того не зная и не желая.

– Ты меня, наверное, слышишь. И если прогонишь особу почтенного возраста, которая залезла на такую высоту, чтобы тебя проведать, будешь угрызаться, а я этого не хочу. – Кора посмотрела на свои туфли и прислушалась. – Представляю, как бы ты посмеялась над моими туфлями, если бы их увидела. Очень удобные, но с тупыми носами и совсем без каблука. Помнится, двадцать лет назад ты была не слишком высокого мнения о том, как я одеваюсь. Посмотрела бы ты на меня сейчас. Над моими туфлями фыркают даже мои сверстницы. Если откроешь дверь, немедленно почувствуешь свое превосходство, честное слово.

Ни звука.

– Я не уйду. Мне спешить некуда. Сколько нужно, столько и буду стоять, и болтать, и болтать, и болтать, и…

Дверь в конце коридора отворилась. Скрестив руки на груди, на пороге стояла Луиза в черной водолазке и черных слаксах. Кора попыталась скрыть изумление. Она видела слаксы на Кэтрин Хепбёрн, но в жизни – никогда.

– Вы правы. – Голос у нее был ниже, и говорила она медленнее, чем в былые времена. – Туфли просто ужасные.

Кора не поняла, почему приятель Эрла говорил, будто Луиза потеряла всю свою красоту. Даже одетая как Кэтрин Хепбёрн, она все еще была потрясающе хороша: черные глаза, бледная кожа. Волосы, черные, как водолазка, почти касались плеч; она снова носила челку.

– Ты меня впустишь?

– Что вам надо?

– Я… я пришла посмотреть, как ты. – Кора открыла сумочку и вынула сверток. – Вот шоколадку тебе принесла. Я помню, ты любишь шоколад. – Кора протянула сверток Луизе, та оглядела его скептически. Кора уже сильно сомневалась, надо ли было приходить. Может, Луиза счастлива жить в родительском доме, гулять по ночам и попадать под арест. Кто сказал, что такая жизнь не по ней? Если бы она хотела жить в Голливуде с мужем-режиссером, бассейном и мехами, она, уж наверное, жила бы. Коре помнилось, что Луиза обычно поступала так, как хотела.

Луиза взяла шоколад и, не поблагодарив, сунула сверток под мышку.

– Кора, а как ваш немецкий, э-м-м…

Кора сглотнула. Даже в тусклом свете было заметно, что Луиза криво усмехается. Она была первой, кому Кора с Йозефом соврали, что он ее брат; тогда они были еще неопытными и напуганными лжецами, и Кора так и не поняла, поверила Луиза или нет. В тот день Луиза лишь разочарованно хмыкнула и потеряла к ним интерес. Но теперь смотрела на Кору так, что было ясно: она всегда знала.

– Брат? Спасибо, хорошо.

Луиза закатила глаза:

– Ваш немецкий язык – вот что я имела в виду. Вам знакомо слово Schadenfreude? Мстительная радость, а? В английском нет такого слова, а надо бы ввести. Специально для старой доброй Уичиты.

Кора покачала головой. Трудно было не обидеться. Она все-таки надеялась, что Луиза знает ее лучше.

– Я не злорадствовать пришла, – возразила она. – Я пришла тебя проведать. И никому не расскажу, что здесь была.

– Да рассказывайте на здоровье, мне-то что. – Но взгляд у нее был настороженный. Нет, ей не все равно.

– Даже не собираюсь. – Теперь закатила глаза Кора. Ей хотелось сесть. – Послушай. Удели мне пятнадцать минут. Прости, что так внезапно к тебе вломилась. Но если дашь мне пятнадцать минут, обещаю, что больше тебя не побеспокою.

Луиза уставилась на Кору. Невозможно было понять, о чем она думает. Когда Луиза была знаменитой и снималась в кино, Кора однажды прочла критическую статью, в которой доказывалось, что Луиза плохая актриса. Критик признавал, что она самая красивая женщина, какая появлялась на экране, но жаловался, что красота – ее единственный козырь. Зрители, писал критик, теряют ум при виде черных глаз и совершенной гармонии черт и не видят, что это лицо непроницаемо, невозможно сказать, какие чувства прячутся в этих глазах (и есть ли там чувства). Если бы не титры, где написано, о чем героиня думает, никто, считал критик, никогда не понял бы этот прелестный взгляд. Критик, впрочем, был в меньшинстве; большинство писало, что Луиза играет тонко и это особенно заметно на фоне отчаянного переигрывания современных ей актрис. Но теперь, когда Луиза стояла перед ней, Коре сильно не хватало кадра с титрами, что раскрыли бы ей Луизины мысли.

Луиза глянула на часы:

– Время пошло?

– Время пойдет, когда ты предложишь мне сесть.

Потолок в комнате был косой, наклонная крыша упиралась прямо в пол. Почти все место, где взрослый мог бы встать в рост, занимала постель. В комнате было ненамного светлей, чем в коридоре: шторы на обоих окнах спущены, прекрасного солнечного дня не видно. На столе горит лампа, но абажур тоже закутан шарфом. Комната, мягко говоря, не захламлена. Постель, коврик в восточном стиле, комод, тумбочка с лампой. На стопке книг у постели – ваза с красными яблоками, под туалетным столиком черные туфли. Другой собственности Кора не заметила. Если это была детская комната Луизы, то она выкинула оттуда все девчачьи причиндалы.

Кроме неприбранной постели, сесть было негде: куча подушек в головах и книга корешком вверх на смятом одеяле. Похоже, здесь Луиза обычно и сидит. Но коврик выглядел мягким и достаточно толстым; Кора ухватилась за решетку кровати и уселась на пол. Луиза, кажется, слегка удивилась – то ли не ожидала от Коры такого поступка, то ли вообще не думала, что та умеет садиться на пол. Но ведь Луиза знала Кору в ее корсетные годы, а в корсете и впрямь не сядешь на пол без посторонней помощи. Теперь Кора носила хлопчатое платье с эластичным поясом, а под ним только нижнюю юбку да белье; и хотя постарела на двадцать лет, выглядела на удивление гибкой и стройной.

Луиза снова глянула на часы:

– Время пошло.

Она положила сверток с шоколадом на тумбочку и влезла в постель: села рядом с подушками, выпрямила спину, вытянула ноги в черных слаксах и скрестила голые белые лодыжки. Теперь, в свете лампы, Кора лучше разглядела ее лицо и поняла, что имел в виду приятель Эрла. Луиза выглядела старше, чем должна бы: вокруг глаз и рта морщины; кончик носа слегка порозовел, на щеке лопнул капилляр. Но глаза по-прежнему огромны и пленительны. И они нетерпеливо смотрели на Кору.

Кора тоже вытянула и скрестила ноги. Она не ждала от Луизы вежливых расспросов о Йозефе, Грете, мальчиках и Алане. И не собиралась делиться тревогой за Эрла. Луиза явно была настороже; она сейчас способна думать только о своих бедах. Игра будет в одни ворота. Кора часто вела такие беседы с девушками из Доброго дома.