- Садись, Тася, - тихим голосом попросил староста. – Рассказывай, как всё было.

- А что рассказывать? Вы вроде и сами уже все разнюхали, - пожала плечами женщина. Однако присела, опрокинула в рот мужнину стопку и начала рассказ: - Я тогда от Прасковьи шла. Мы для её дочки новое платье шили, да подзадержались. И вот иду я мимо «ТРАКТИРА», вижу – кто-то у сарая трётся. Я сначала подумала, что из мужиков кто-то отлить вышел, наорать хотела. А потом пригляделась, а это Васька стоит с розой в руках…

Женщина замолкла, глядя невидящими глазами на стол.

- Это вас роза навела на мысль, что он виновен в гибели вашей дочери? – осторожно поинтересовался Саймон.

- Нет, конечно, - криво улыбнулась Анастасия. – Я тогда еще подумала, опять подлец, за старое взялся – розы святого портить. Но раз не письку свою держит, а цветок, решила поближе подойти. Чтоб на морозе горло не рвать. Подошла, только рот открыла, как вижу – он во второй руке бусы перебирает…

- Какие бусы?

- Бусы Смеяны, его матери. Я их хорошо запомнила. Из-за них мы тогда с Василисой впервые в жизни поругались. Захожу в комнату, а она перед зеркалом вертится – примеряет. Я спросила, откуда? Она в ответ – подарок. Васенька, говорит, подарил бусы матушкины. Свататься хочет. У меня аж сердце кольнуло. Говорю, уж не тот ли Васенька-сирота, который уже со всей деревней поругался? Он самый, отвечает. Любовь у нас. А то, что со всеми ругается – так не понимает его никто. В общем, я ей подзатыльник выдала и сказала, чтобы бусы вернула. Не дай Бог отец узнает – выдерет так, что сидеть не сможешь. А она в слёзы… Кричать стала, что из дома сбежит, раз родная мать её не понимает. В общем, два дня мы с ней не разговаривали… А потом пропала она…

В кухне опять ненадолго повисла тишина, однако в этот раз женщина сама продолжила рассказ:

- Я как бусы эти увидела, так меня словно молнией ударило. Сама бы Василиса их вряд ли вернула. Когда её нашли – при ней ничего не было. Я тогда об этом не думала, себя винила, что дочь в лес пошла, а не дома сидела. А тут прям мысль в голове бьётся – откуда он их взял? А потом Маришку Бориславову вспомнила, и Любочку… Достала, что первое в корзинке попалось, и ткнула ему в грудь. А потом еще и еще… Как домой дошла – не помню уже. Пришла в себя от того, что меня Трофушка за плечи трясёт и всё повторяет: «Что случилось? Что случилось?». А рядом сын с невесткой стоят, смотрят. А у меня руки все в крови, в одной ножницы сжимаю, а другой – бусы эти проклятые. Я им всё и рассказала. А он меня на сына оставил, а сам убежал куда-то. А утром я уже узнала, что он мерзавца этого варежками своими покромсал.

На этот раз молчание затянулось надолго. И в этот раз нарушил его Ярослав Александрович.

- Скажи мне, брат, только одну вещь – почему сразу ко мне не пришёл? Мы же с тобой не чужие люди! Зачем всё это нагородил? Зачем киба под убийство подставил? Мы же с тобой из одной тарелки ели! Я же Василису на коленке качал!

- Прости, Ярик, - опустив глаза, ответил Митрофан. – Я как Тасю услышал, так меня всего переклинило. Самому хотелось сучонка прибить. Пока бежал, надеялся, что он жив еще… А потом оно уже само как-то получилось…

Староста помолчал, хмуро глядя на брата.

- Ладно, собирайтесь. Придется вам в Погребе посидеть немного, пока народ своё слово не скажет. Бежать не будете, надеюсь?

- А куда нам бежать-то? Чай не в плену, – криво усмехнулся Митрофан. – Вы только подождите минут десять – сыну наказ оставлю.

Мужик встал и медленно направился к дверям.

- У меня вопрос маленький, - бросил ему в спину мут. – Скажите, вы почему розу не забрали?

- Почему? – задумался Митрофан, задержавшись у выхода. – Забыл. Она ведь рядом с Васькой лежала. Я тогда еще подумал – нельзя на чудо божье кровью брызгать. Поднял и положил на поленницу. И забыл.

***

Впервые на памяти жителей Перловки, «ТРАКТИРЪ» был закрыт. В городских заведениях в таких случаях обычно вешали вывеску: «Закрыто на спецобслуживание». В деревне же все знали – деревенское руководство решило в кои-то веки злоупотребить служебным положением и нажраться в гордом одиночестве. Правда, сам Ярослав Александрович этого делать не собирался. Просто после того, как невиновные были отпущены с извинениями, а на их место, под недоумевающие взгляды охранников, были посажены Митрофан и Анастасия, он в сопровождении сыщиков, зашёл в корчму. Стоило Мирославе увидеть его лицо и выслушать краткий отчёт о событиях от Огра, как она живо повыгоняла всех посетителей, а также дочерей, Катерину и Павла. Затем быстро накрыла на стол, выставив по случаю бутылку чего-то жутко раритетного, и тихонько присела рядом. Вскоре к ним присоединился Святополк.

Сейчас все дружно сидели за столом, каждый думая о чём-то своем. Бутылочка раритетного (как оказалось – настойка всё той же Алевтины десятилетней выдержки) практически закончилась. Саймон разлил остатки по стопкам и, покрутив головой, поставил опустевшую посуду на соседний столик.

- А я вот чего думаю, - вдруг заявил Петрович. – Это ж получается, что мы убийство всего за два дня раскрыли? Да еще без всяких там отпечатков пальцев, анализов хитроумных и прочей хренотени?

- Какое убийство, такое и расследование, - хмыкнул мут.

- В каком смысле?

- В смысле, что нужно головой думать, а не задницей, - ответил за Саймона староста. – Нужно было не пороть горячку и не бежать вешать ближайших чужаков, а просто сесть и подумать. Но тут, конечно, Митрофан всё предусмотрел – кто будет разбираться, когда есть такие удобные подозреваемые с когтями?

- Почему же ближайших? – чуть усмехнулась Мирослава. – Ближайший вон на втором этаже сидел, бумагу переводил почём зря.

- Ну спасибо! – мут отсалютовал женщине наполненной стопкой.

- Обращайся! – хозяйка отсалютовала в ответ и под этот необычный тост настойка была окончательно приговорена.

- А я всё равно считаю, что это святой Никодим нам помог, - вдруг подал голос Святополк. – Это