— Я знаю, что ты этого не сделаешь, но она и помимо тебя может узнать. Ты, конечно, не рискнешь дать объявление об этом кольце здесь, на пароходе?

— Я вывешу записку на палубе, в которой попрошу нашедшего вручить кольцо казначею. Таким образом, никто не узнает, кто владелец кольца, и я обещаю тебе не носить его на руке, пока мы здесь, на пароходе!

— Это так! Ну а теперь скажи, неужели ты не дашь мне глоточка воды?

— Да где же наш графин с водой? Я бы на твоем месте выпил целый ушат!..

Между тем Бэнтам прочел записку на доске объявлений, висевшей у лестницы, и, переходя от одной группы пассажиров к другой, спрашивал всех, не нашел ли кто кольца.

— Кто потерял кольцо, я, конечно, не знаю наверное. Но полагаю, что это наш общий приятель — «Негодяй»! — сказал он, приблизившись к тому месту, где высокочтимый мистер Джон Трю сидел, беседуя с Джесси.

— В таком случае это кольцо, наверное, краденое? — весело вставил викарий.

— О! — воскликнула девушка. — И это кажется вам забавным?! А я так думаю, что вовсе не он потерял кольцо! — заявила она.

— Но записка написана его рукой! Я сам ее видел! — заметил Бэнтам.

— Вероятно, тоже подделанной под чужую! — дополнил викарий. — Без сомнения, записка написана лживым почерком со всякими закорюками и вывертами!

— Мне кажется, что в его вчерашнем образе действий не было ничего ни подленького, ни лживого! — резко вступилась Джесси. — Он, не жалея себя, спасал несчастных в то время, как другие преспокойно храпели на своих койках!

Викарий слегка откашлялся и попытался перевести разговор на другую тему.

— Мы, действительно, должны устроить сбор в пользу этих несчастных, мисс Голдинг! Не правда ли? Наше путешествие грозит стать неблагополучным. Я осмелюсь предложить обратиться с прочувствованной речью к нашим спутникам во время общего обеда, а затем уже мы сделаем сбор по подписке. Все мы должны делать, каждый что может, для наших ближних, этому нас учит наша религия!

— И вы, вероятно, откроете эту подписку, поставив вначале пожертвование в тысячу фунтов?! — воскликнул Бэнтам, всегда необычайно щедрый, когда дело касалось чужого кармана.

Викарий даже привскочил на стуле.

— Тысячу фунтов! Да у меня такой суммы никогда и не бывало. Нет, нет, не дело церкви давать… это дело мирян… Каждому назначена своя сфера деятельности. Священнослужитель поучает и наставляет свою паству, а паства по его слову творит дела милосердия! Я бы предложил начать подписку с других. Кто я такой, чтобы стоять впереди всех? Это вовсе не подобает апостольскому смирению…

— Я готова пожертвовать пятьсот долларов, — сказала Джесси, чтобы прервать этот разговор. — Вы, Бэнтам, потрудитесь внести эти деньги за меня. У меня, конечно, есть где-то кошелек, но он запрятан так далеко между башмаками и юбками, что я не сразу могу разыскать его. Когда же вы начнете, викарий? Я убеждена, что вы говорите прекрасно!

— Вы должны приготовить для меня маленькую эстраду! — шутил высокочтимый викарий. — Цветов, полагаю, трудно будет достать, кроме тех, которыми украшают наш обеденный стол. Но и этого достаточно. Затем можно будет спеть что-нибудь и уже после начать сбор. Но я полагаю, что нам следует заручиться согласием капитана. Скажите ему, пожалуйста, что я отнюдь не желаю выдвигаться, но если мое слово может иметь какое-нибудь влияние, принести какую-нибудь пользу пострадавшим, то я готов…

— …Готов уловить для них презренные доллары! — смеясь, докончила за него Джесси. — Правда, это вульгарное выражение… тетя Эва всегда запрещает мне говорить — «презренные доллары». Как вам кажется, это будет очень неприлично, если я в Монктон-Кэстле, в замке Монктон, скажу вдруг: презренные доллары?

— Это, конечно, не шекспировский стиль!

— Ну а мой жених человек в строго шекспировском стиле? — спросила Джесси насмешливо.

— Хм, как вам сказать… Я сказал бы скорее, что он последователь Рабле! Впрочем, литературные вкусы нашего аристократического общества не всегда ясно выражены!

— Особенно когда они читают эту розовую газетку или журнальчик… Как его, где еще помещают всякие забавные истории?

— Боже правый… Да она, кажется, намекает на «Pink Un»! — в ужасе прошептал викарий…

Бэнтам громко расхохотался, что, впрочем, нисколько не помогло достопочтенному викарию выйти из затруднительного положения. К счастью, было как раз время идти к утреннему кофе, и мужчины, извинившись перед Джесси, спустились вниз.

Но прежде, чем спуститься, викарий обернулся еще раз к девушке и, согласно своей всегдашней привычке, сказал: «Еще одно словечко!»

— Смотрите, постарайтесь разузнать, кто именно потерял кольцо или у кого оно украдено! Мыс вами напишем целый том во вкусе Габорио на эту тему, прежде чем расстанемся!..

— Да, а на обложке поместим ваш портрет, чтобы все сразу увидели, какие ужасы там описаны! — едко, хотя и шутливо, добавила она.

Все ее стычки и пререкания с викарием неизбежно оканчивались его поражением, и, быть может, именно вследствие этого он постоянно возвращался к ней. Из остальных пассажиров почти все очень скоро наскучили Джесси или казались ей совсем неинтересными.

— Послушайте, Бэнтам, что он от меня хочет, этот дикий человек Маркс? — спросила как-то Джесси Бэнтама. — Где бы я ни была, куда бы я ни пошла, он все бродит, как тень, за мною, поджидает, подстерегает меня. Уж не хочет ли он заманить меня играть с ним в карты? Как вы думаете?

— Если желаете, я осведомлюсь у него о намерениях, — предложил Бэнтам. — А то мне, право, кажется, что он вообразил, что вы сошли с неба!

— Весьма возможно, вот почему меня и не хотят оставить в Америке! — пошутила она.

Между тем Ричард Маркс уже не раз пытался заговорить с Джесси, но каждый раз мужество изменяло ему в самый решительный момент. И только в тот день, когда на пароходе распространился слух о пропаже кольца, он, наконец, воспользовался удобным моментом, когда Джесси после ухода викария и Бэнтама осталась одна. Он подошел к ней и, склонясь над самой ее головой, так что