Или все же не он? Как и тогда, Вульф был одет типичным мажором, который вышел снять кого-нибудь на ночь, но что-то в нем неуловимо изменилось. Все его повадки, жесты стали другими.

И тут Зои все поняла. Ей стало так страшно, что она не смогла унять дрожь. Сначала что-то мелко затряслось у нее внутри, потом колебания стали нарастать, пока не достигли высокой, почти пронзительной ноты, как голос Мерайи Кэри, когда та демонстрирует все свои семь октав.

— Привет, Зои, — сказал Вульф, подходя ближе.

Зои глядела на него во все глаза, пытаясь понять, в чем же разница. Он был и Вульф, и не Вульф. Голос был точно такой, как по телефону, но ведь его и подделать нетрудно; хороший актер, изменив жестикуляцию, может выдать себя совсем за другого человека. Вульф перевел взгляд на Хилари, вопросительно поднял бровь.

— Ты... ты Боб? — выдавила Зои.

Он кивнул:

— Я знаю, что ты подумала.

— Вы близнецы?

— Нет, дело обстоит немного сложнее. — Он снова глянул на Хилари. — Твоя подруга знает?

— Меня зовут Хилари, и Зои поведала мне печальную историю целиком.

— Вот и хорошо.

Хилари тряхнула головой:

— Ничего хорошего я тут не вижу. И вообще кончай нам мозги парить. Иди кого-нибудь другого дурачь.

Руперт шевельнулся у ног Зои. От резкого голоса Хилари и напряжения хозяйки в груди у него заворочался рык.

— Я еще и не начинал, — ответил Боб. — Прибереги свой гнев для того, кто его заслуживает.

— Для Вульфа, например, — сказала Зои.

Боб кивнул.

— Твоего брата-близнеца.

— Скорее моего второго "я", — ответил Боб. — Мы живем в одном теле, правда, он об этом не знает. Только я один понимаю, что между нами есть связь.

— Господи, я тебя умоляю! — не выдержала Хилари. — Скажи еще, что...

Зои положила ладонь ей на колено.

— Погоди-ка, — сказала она. — Так ты говоришь, что Вульф — шизофреник?

— Я не уверен, что в медицинском смысле это именно так, — ответил Боб.

И он сел прямо на мраморный пол перед ними. Со стороны это, должно быть, смотрелось нелепо: явно небедный молодой человек, по виду менеджер какой-нибудь преуспевающей компании, сидит, скрестив ноги, на полу, точно попрошайка.

— Просто я знаю, что нас здесь двое, — добавил он и коснулся ладонью груди.

— Ты, кажется, говорил, что ходил с этой историей в газеты? — спросила Зои.

— Пытался.

— Просто не верится, что они не заинтересовались. Только вспомнишь, какую чушь они печатают...

— Что-то... случалось с каждым репортером, с которым я разговаривал. После третьего я махнул на это дело рукой.

— Какого рода «что-то»? — спросила Хилари.

Боб вздохнул. Поднял руку и начал считать на пальцах:

— У первого жена погибла в автокатастрофе: какие-то психи врезались в ее машину; у второй был выкидыш; третьего с позором выгнали с работы.

— Такие вещи случаются, — ответила Зои. — Это ужасно, но ни Вульф, ни ты тут совершенно ни при чем.

— Хотел бы я в это верить, но, к сожалению, знаю, что все совсем иначе.

— Погоди-ка, — вмешалась Хилари. — Все это происходило после того, как ты говорил с этими репортерами? Значит, и с нами тоже может что-нибудь стрястись?

Зои повернулась к ней:

— Ты, кажется, считала, что он нам лапшу на уши вешает?

— И считаю. А ты нет?

Но Зои уже ни в чем не была уверена. Конечно, история Боба звучала неправдоподобно, и все же ей не давала покоя одна мысль: а вдруг он не врет? Абсолютная искренность, с которой он — Боб, Вульф или как его там — рассказал ей все, вот что заставило ее усомниться в собственной логике. Почему-то ей не верилось, что такую искренность можно изобразить. Она была уверена, что слишком хорошо разбирается в людях, чтобы позволить себя провести какому-нибудь актеру, пусть даже очень хорошему; ситуация, в которой она оказалась, была поистине смехотворной, и все же ей стало бы легче, узнай она, что все это правда. По крайней мере, тогда ей не пришлось бы сомневаться в своей способности судить о людях.

Она, конечно, понимала, что если слова Боба правда, то это все меняет. Мир никогда уже не будет таким, как прежде.

— Не знаю, — ответила она наконец.

— Что ж, лучше раз перестраховаться, чем потом всю жизнь жалеть, — сказала Хилари. Потом повернулась к Бобу. — Ну? — последовал вопрос. — Так мы в опасности или нет?

— Сейчас нет. Зои сводит все способности Вульфа на нет.

— Так вот оно в чем дело, — сказала Хилари. — Теперь я вижу, к чему ты клонишь. Хочешь, чтобы она ходила за тобой как тень, а все ради того, чтобы большой злой Вульф никого больше не обидел, так? Н-да, слыхала я в своей жизни всякие историйки, но этой остальные и в подметки не годятся.

— Дело вовсе не в этом, — возразил Боб. — Он не может навредить Зои, это правда. А он уже пытался. Начиная с того вечера он не жалея сил и времени старается испортить ей жизнь, но у него до сих пор ничего не вышло.

— Не знаю, не знаю, — отозвалась Зои. — Не могу сказать, чтобы у меня с тех пор все шло так гладко.

— Но больше всего меня беспокоит то, — как ни в чем не бывало, продолжал Боб, — что теперь он, похоже, решил перенести свое внимание на ее друзей.

— Так, — сказала Зои. — Все это слишком далеко зашло. Я иду в полицию.

— Я вовсе не пытаюсь тебя запугать, — сказал Боб, когда она сделала такое движение, будто собиралась встать. — Я просто предупреждаю.

— По мне так это больше похоже на угрозу, парень.

— Я провел годы и годы, пытаясь найти какой-нибудь способ остановить Вульфа, — сказал Боб. В его глазах застыло такое отчаяние, что Зои невольно остановилась. — Ты — первый лучик надежды, который я увидел за все это время. Тебя он боится.

— Но почему? Я же ничего особенного собой не представляю.

— Я бы мог прочитать тебе целую лекцию о том, какие мы все уникальные, и о том, что каждый из нас важен или важна сами по себе, — сказал Боб, — только речь сейчас не об этом. К тому же твоя суть не просто в неповторимости. В каком-то смысле вы с Вульфом — одно, только там, где он вредит, ты исцеляешь.

Зои покачала головой:

— Я тебя умоляю.

— По-моему, мир вообще не такой, каким мы привыкли его представлять, — продолжал между тем Боб. — Мы думаем, что это один целостный мир, а на самом деле их много, тысячи и тысячи, столько же, сколько людей, потому что ведь каждый видит его на свой лад; каждый живет в своем собственном мире. Иногда эти миры пересекаются, чаще на мгновение, изредка на всю жизнь, но обычно мы всегда одни, каждый заперт в своем собственном мире, каждый постепенно умирает в одиночку.