По пути захватили два автомата и рожок патронов.

Впрочем, им встретилось только пара братьев — иначе трофеев могло быть больше. Слепые не ожидали атаки на своей станции, а противостоять зрячим, когда у тех появился источник света, они не могли.

Ивана с компанией держали, как он и предполагал, в маленьком бункере, вход в него был из туннеля, ведущего на юг, через Озерки и дальше — к Невскому. Так что теперь они шли по туннелю.

Появление света принесло и некоторые сюрпризы.

— Та-ак, — протянул Уберфюрер, глядя на Юру Нельсона. Луч фонаря упирался новому знакомому в лицо. — Та-ак.

— А что? — тот с испугом оглядел себя.

Иван подумал, что ещё немного и он не сможет больше сдерживаться. На ржач пробивало — просто сил нет…

— Действительно, в чём проблема, Убер? — спросил Иван. — Он же тебе сразу сказал, как его называют?

Уберфюрер почесал небритый подбородок. М-да.

— Я-то думал, его Нельсоном как адмирала прозвали. Мол, одноглазый…

— Тогда бы был Кутузов, — сказал Иван.

— …и однорукий, — неумолимо закончил Уберфюрер. — Впрочем, это никогда не поздно исправить…

Юра по прозвищу Нельсон оказался негром. Слегка бледным из-за жизни под землей, но — всё-таки чернокожим. Бывает, подумал Иван.

Прошло полчаса.

— Фигли, — продолжал возмущаться Уберфюрер, пока они шли по туннелю к Озеркам. — А оно вон как вышло. Какой-то Нельсон Мандела. Эй, Мандела! — обратился он к негру. — Ты правда чёрный? Или меня глаза обманывают?

Возможно, Уберфюрера и обманывают глаза, подумал Иван, но тогда у нас у всех массовые галлюцинации. Ха-ха. И это говорит человек, использовавший в метро галлюциногенное оружие.

— Отстань от человека, — сказал Иван.

Его поддержал профессор Водяник:

— Действительно, сколько можно?

Уберфюрер остановился, круто повернулся. Иван понял, что сейчас будет драка…

— Баста! Так, я не понял, я что, выгляжу как сосунок, которому нужны советы?!

Иван усмехнулся.

— А я что, выгляжу как человек, которому стоит предъявлять претензии? Как думаешь?

С минуту они смотрели друг на друга — глаза в глаза. Кто кого переглядит. Потом Уберфюрер выругался сквозь зубы и отступил. Дальше пошли молча.

— Похоже, ты действительно немного расист, а Убер? — спросил Иван миролюбивым тоном.

Скинхед окинул его ледяным взглядом. Ноздри раздувались.

— А ты сомневался?

— А как же Киплинг? — напомнил Иван.

— Он умер.

Самое удивительное, что станцию Озерки (её название теперь читалось как «Азерки» — из-за населения), про которую Иван слышал много плохого, они миновали без особых проблем. Их даже угостили мясом и напоили зелёным чаем.

Сабантуй, пояснил пожилой узбек, улыбаясь. Праздник весны, понимаешь?

Понимаю. Иван поблагодарил. Основательно заросший Уберфюрер не пробудил в хозяевах никаких подозрений, так что все расстались вполне довольные друг другом.

Всегда бы так.

Уделку прошли, не задерживаясь. Станция была странная, заброшенная. Односводчатая, с гулким эхом. Они посветили фонарем — обломки мебели, остатки фанеры и смятые банки из-под тушёнки. Видно, что здесь не так давно обитали люди — но почему-то ушли. В одном месте луч фонаря выхватил из темноты искалеченную взрывом путевую стену. Везде следы пуль. Что-то здесь случилось плохое. Иван ощущал это затылком, поэтому гнал и гнал спутников дальше.

Ещё на подходе к Пионерской они услышали пение детского (или всё-таки женского?) хора. Понять было сложно. Но звучало красиво.

Фонарик начал садиться. Иван потряс его — бесполезно. Разве что обколотить батарейки — иногда помогает. А вот нагреть их нечем, зажигалка-то пропала.

Когда путники дошли до блокпоста, их встретила целая делегация, словно Ивана со товарищи давно ждали. Четверо здоровенных парней с автоматами. Посветили фонарями в лица, проверили документы (у тех, у кого были — впрочем, отсутствие документов у Убера и у Кузнецова никого не смутило). Люди, проверявшие паспорта, как на подбор были высокие и крепкие, но откровенно странные. Иван даже сразу не понял, чем они отличаются — кроме очень высоких, тонких голосов.

Какая-то бабскость в чертах лиц.

— Это кастраты, — пояснил Водяник негромко.

— Что? — Иван покрутил головой. — Те самые?

Профессор кивнул.

— Да, именно те, которых сотворил — или изувечил, кому как — Саддам Кровавый.

Один из кастратов, с огромным родимым пятном на левой щеке, вдруг поднял голову. Обратился к другим. В руках у него был паспорт Ивана.

Подошел старший — у него были нашивки на воротнике, — взял паспорт, прочитал. Внимательно посмотрел на диггера.

Да что происходит? — Иван насторожился.

— Кровь Саддама! — крикнул высоким сильным голосом главный кастрат. Он повернулся к своим. Те вдруг перестали быть дружелюбными — мигом наставили на компанию калаши.

— Пройдемте с нами!

— Ну всё, — сказал Уберфюрер, поднимая руки. — Нам конец. О такой ли смерти я грезил?

Пока они шли, их охранники кивали остальным. Станция была своеобразная. Односводчатая, того же типа, что и Удельная, но светлая — горела часть фонарей в световом карнизе — и жилая. Местами она была закрыта белыми полотнищами. Зачем — Иван не понял.

Меченый, с родимым пятном, шёл справа от Ивана и иногда начинал выкрикивать: «Кровь Саддама! Кровь Саддама!». Уберфюрер повертел головой, спросил шепотом:

— Чего они всё про кровь Саддама орут?

— Не знаю. Но, похоже, ничего хорошего нам не светит, — сказал Иван.

— Не разговаривать! — окрикнул их меченый. И снова запричитал пронзительно «Кровь Саддама!». Кастраты вокруг волновались, сбивались в кучи, перешептывались, показывали на идущих пальцами.

Блин, влипли, подумал Иван. Почему мне так не везет?

И что они хотят? Какой-то религиозный праздник?

Уберфюрер внезапно рванулся, прыгнул вперёд, затем в сторону… Побежал. Бесполезно. Живая волна нахлынула на него и смяла. Под потолок взвился многоэтажный ор, скинхеда захлестнуло. Иван бросился на помощь, его тут же ударили прикладом. Сволочи. Иван еле смог вздохнуть. Он упал на колени на платформу, пытаясь сдержать тошноту.

Убер!

Миг — и толпа расступилась. Снова показался Уберфюрер, лежащий на платформе и отбивающийся ногами.

Его подняли на руки и понесли — распластанного.