— Выпей это, Томас, — сказал я и повернулся к Люси: — Может, надо бы добавить туда немного джина?

— Я добавила.

Я улыбнулся ей.

— Тебе не налить?

— Только с молоком, пожалуйста, — я прошел за ней на кухню. — Ты не дашь мне какую-нибудь салфетку перевязать руку?

Люси глянула на мое плечо.

— Этого хватит?

— Может, еще аспирина?

— Я в него не верю.

— А…

Я выпил чаю. Все лучше, чем ничего. У Люси было несколько хорошеньких салфеток, но все они оказались слишком маленькими для такого случая. Я сказал, что придется так и оставить, просто заеду потом в больницу, там обработают рану как полагается. Люси не возражала.

— Что у вас случилось? — спросила она и запустила руку в полупустой пакет с изюмом. Предложила и мне, я съел немного.

— Томас ушел от Беренайс. Ему нужно где-то пожить.

— Только не у меня, — возразила Люси. — Забери его к себе.

— Я так и сделаю, если ты не захочешь его оставить, но все же лучше ему остаться здесь.

Она сказала, что их сын, мой племянник, делает в спальне наверху уроки.

— Томас не будет ему мешать.

Люси нерешительно посмотрела на меня.

— Ты чего-то не договариваешь.

— Это может стать последней каплей и совсем сломить Томаса. Если рядом с ним не будет внимательного и заботливого друга, он попадет в психушку или покончит с собой. Я совсем не шучу, поверь мне.

— Хорошо…

— Моя ты девочка!

— Я тебе не девочка! — резко сказала она. — Может быть, для Томаса… — Ее голос потеплел. — Ладно, пусть остается.

Она бросила в рот еще горсть изюма и пошла в гостиную, я — за ней. Во втором кресле устроился Эдвин. Люси поставила обитый кожей стул рядом с Томасом и села. Я огляделся. Больше сесть было не на что, и я опустился прямо на ковер у стены. Ни Люси, ни Эдвин ничего не сказали. Никто не предложил мне стул.

— Раз уж я здесь, наверное, лучше сразу спросить вас о том, ради чего я собирался приехать завтра утром.

Эдвин сказал:

— Мы не собираемся отвечать на твои вопросы. И если ты измажешь кровью обои, тебе придется заплатить за ремонт.

Я чуть отодвинулся, чтобы ничего не испачкать.

— Полиция все равно об этом спросит. Почему бы не поупражняться со мной? Они будут спрашивать о часовом механизме, который взорвал бомбу в Квантуме.

Томас поднял голову:

— Ты же знаешь, это я их сделал. Те часы с Микки Маусом.

Это было первое, что он сказал после того, как мы уехали из его дома. Люси глянула на него так, словно он бредил, потом сдвинула брови и сосредоточилась.

— Только не это! — сказала она.

— Ты помнишь эти часы?

— Конечно. У нас и сейчас стоят такие наверху, Томас сделал их для нашего сына.

— Какие они из себя?

— В форме парусника. Это от Микки Мауса взорвался…

Я объяснил:

— Нет. На тех был серый пластиковый циферблат с белыми цифрами. Микки Маус стоял целый и невредимый в детской.

Томас тихо сказал:

— Я уже давным-давно их не делал.

— Когда ты сделал Микки Мауса Робину и Питеру?

— Я сделал его не для них. Гораздо раньше, для Сирены. Наверное, это она им подарила. Ей очень нравился этот Микки Маус.

— Ты был хорошим мальчиком, Томас, — сказала Люси. — Добрым и веселым.

Эдвин беспокойно сказал:

— Я думал, от такого взрыва любое часовое устройство разлетится на мелкие кусочки.

— Видишь ли, обломки обычно остаются, — сказал я.

— Ты что, думаешь, они в самом деле собираются перерыть всю эту груду руин?

— Более или менее. Они уже знают, что эти часы были на батарейке. Нашли детали электромоторчика.

Эдвин с плохо скрываемым раздражением сказал:

— Малкольму очень на руку этот взрыв Квантума. Он выбрасывает деньга на каких-то там школьников. Хочет оставить нас без гроша. Надеюсь, хоть ты-то не обеднел? — Ясно как день, он ужасно мне завидовал. — Он всегда был несправедлив к Люси. А ты держал нос по ветру, лебезил перед ним и огребал львиную долю. Он делает для тебя все, что ты только попросишь, а мы вынуждены существовать на жалкие гроши!

— Ты подрядился повторять за Вивьен каждое слово?

— Это правда!

— Нет. Это только то, что вы повторяете раз за разом, а вовсе не правда. Люди склонны верить в то, что повторяют достаточно часто. Но даже если соврали один раз, можно запросто в это поверить. Особенно если поверить очень хочется.

Люси пристально глянула на меня.

— Тебя это волнует?

— То, что меня каждый в семье считает личным врагом? Должен признаться, волнует. Но я уже подумал кое о чем, глядя на Томаса. Ему слишком часто повторяли, что он гроша ломаного не стоит, и, похоже, он поверил, что так и есть на самом деле. Если верить в себя, можно достичь чего угодно.

— Да, это так, — тихо сказала Люси.

— То, что ты написала, останется навсегда.

Она широко раскрыла глаза.

— Откуда ты знаешь… что я больше…

— Догадался. — Я подошел и поцеловал ее в щеку. — У вас действительно туго с деньгами?

— С деньгами? — Она недоуменно подняла брови. — Ничуть не хуже, чем обычно.

— Конечно же, нам не хватает денег! — разозлился Эдвин. — Ты сейчас почти ничего не зарабатываешь и продолжаешь тратить кучу денег на книги!

Люси это совсем не задело. Видимо, ей уже не раз приходилось такое от него выслушивать.

— Если тебе так хочется почитать книжные новинки, могла бы сходить в городскую библиотеку, как я! — не унимался Эдвин.

— Эдвин, а почему ты не найдешь себе работу? — спросил я.

— Люси не нравится суета, — сказал он, как будто бы это все объясняло. — Мы были бы совершенно счастливы, если бы Малкольм увеличил втрое страховой фонд Люси. Он должен это сделать! У него денег куры не клюют, а мы живем в какой-то дыре. Это несправедливо!

— Разве Люси не презирает богатство? И людей, у которых полно денег? Ты что, хочешь стать таким, кого она презирает? — поддел я.

Эдвин замолчал.

Люси грустно посмотрела на меня и сказала:

— С тех пор многое переменилось.

Я поехал обратно в Ридинг, в больницу, где круглосуточно работал кабинет скорой помощи. Там мое плечо обработали, наложили швы и перевязали. На нем было три царапины, довольно глубокие, но не опасные. Кровь давно остановилась, со швами раны должны очень быстро затянуться. Мне предложили ввести болеутоляющее, я поблагодарил и вскоре уже ехал в Кукхэм, зверски усталый и ужасно голодный. Но эти проблемы разрешить было нетрудно. На следующее утро я, как всегда, отправился на конюшню. Швы совсем не мешали — только чуть стягивали кожу, когда я поднимал руку, и все.