В общем хоре хулителей книги Марины был особенно звучен голос Эдуарда Володарского: «В той книге Влади все врет! Никаких «Мерседесов» она Володе не покупала. Кроме курточек и джинсов, ничего ему из-за границы не привозила… Когда Влади приезжала в Москву, денег здесь вообще не тратила. Володька разбивался в лепешку, чтобы дом был полной чашей. Марина даже улетала обратно во Францию на деньги Высоцкого… Ее значимость за границей у нас сильно преувеличивали. Там она считалась средней артисткой. Правда, удачно снялась в «Колдунье». У Марины были достаточно тяжелые времена… Володя, когда ездил во Францию, возил через границу по 10–15 цветных телевизоров «Шилялис». Я лично помогал грузить их на таможне. В Париже эти телики почему-то пользовались бешеным спросом. Их продавали через комиссионки. На вырученные деньги Марина жила. Таможенники на эти манипуляции закрывали глаза… За франк она готова удавить кого угодно. Чисто французские дела…»

Почему-то сразу вспоминаются грустные слова:

Был зол, прочтя книгу Влади, и певец Иосиф Кобзон: «Спекулятивная, вульгарная гадость! Я не хочу знать, что происходило в интимной жизни Высоцкого. В трусах он сидел или без трусов, пил он в это время или курил? Какое мое собачье дело? Он для меня – бог и кумир!»

«Эта книжка… лживая, совершенно искажающая образ Володи Высоцкого, – по-прокурорски суров был в оценках Михаил Шемякин. – Она написана свысока. Можно подумать, что Володя вообще где-то метр с кепкой, а над ним возвышается двухметровая Марина… Она ревновала к нашей дружбе, к нашей работе…»

Позже художник постарался по-своему отомстить Марине Влади. Создав памятник Высоцкому в Самаре, он на заднем плане поместил фигуру Марины и дал ей в руки книгу, из которой выползает змея. «Мы квиты», – радовался Шемякин. Но в то же время он упорно настаивал: «Мы должны быть ей благодарны за то, что она много лет спасала его… И то, что он не умер гораздо раньше, этим мы обязаны Марине».

Высказывал личные претензии Влади и поэт Евгений Евтушенко: «Марина допустила очень странную для меня бестактность, назвав меня и Вознесенского «официальными поэтами». Ну какие же мы «официальные» поэты»?! И еще одно задело Евгения Александровича: «Действительно не я был тем человеком, который сунул Володю в руку Марины, но я был первым, кто ей сказал о его существовании… И сказал:

– Марина, ну что тебе стоит, познакомься с ним.

Она это запомнила, но потом ни разу об этом не упомянула».

Еженедельник «Литературная Россия» не поскупился, отведя чуть ли не половину полосы разгневанному открытому письму «В угоду сенсации», подписанному ветераном труда, инженером Алхимовой, преподавателем литературы Нестеровой и членом Союза журналистов СССР Цветковой. Милые, возможно, женщины, оскорбленные в своих лучших чувствах, со «всей пролетарской ненавистью» писали: «В любовь М. Влади можно было бы и поверить, если бы не унижающие достоинство ее покойного мужа натуралистические сцены, для которых автор не жалеет красок… Не пощадила М. Влади своего мужа и в чисто интимных подробностях… М. Влади отводит себе роль и этакого открывателя цивилизованного заграничного рая… Непочтительнее всего, мягко говоря, Марина Владимировна отзывается о родителях Высоцкого и особенно о его отце – фронтовике, офицере… Допустим, отец мог разговаривать с сыном как угодно резко. А разве в других семьях этого не бывает?.. М. Влади была желанным гостем в нашей стране. Русское гостеприимство ей довелось испытать не раз. А вот чем она ответила на это доброжелательство и открытость?.. Немало занимают автора проблемы продовольственного и промтоварного дефицита в нашей стране… Непонятное тяготение испытывает автор к самым «приземленным» темам – нашим расхлябанным дорогам, далеко не «эстетичным» общественным туалетам и, извините, толстым задам… Обидно…»

Только все же разумнее согласиться с авторитетным мнением секретаря комиссии по творческому наследию В.С. Высоцкого, критика Натальи Крымовой, сказавшей так об авторе книги: «Она человек честный. Через многое ей пришлось пройти, и многое было под секретом. Она очень буквально и точно описала то, что ей довелось пережить. Это надежный источник».

Уверен, все упреки и претензии в адрес Марины Владимировны перечеркивают письмо мужа, написанное им незадолго до смерти:

«Мариночка, любимая моя, я тону в неизвестности. У меня впечатление, что я смогу найти выход, несмотря на то, что я сейчас нахожусь в каком-то слабом и неустойчивом периоде. Может быть, мне нужна будет обстановка, в которой я чувствовал бы себя необходимым, полезным и не больным. Главное – я хочу, чтобы ты оставила мне надежду, чтобы ты не принимала это за разрыв, ты – единственная, благодаря кому я смогу снова встать на ноги. Еще раз – я люблю тебя и не хочу, чтобы тебе было плохо. Потом все станет на свое место, мы поговорим и будем жить счастливо. Ты. В. Высоцкий».

Марина рассказывала, что после смерти Высоцкого ее преследует сон: «Мы ходим тут где-то, в прекрасном лесу, осенью, когда все очень красиво, тепло. Мы ходим и летаем в то же время. Это жутко приятно. И жутко, когда просыпаешься: жизнь совсем другая, нет Володи уже… Он часто возвращается ко мне, этот сон. Раз десять или пятнадцать это было… И еще один сон, что я встречаю его, а он вовсе не умер, постарел, правда…»

Родных сестер Сергея Есенина Высоцкий хорошо запомнил еще с их участия в трагифарсовом публичном обсуждении спектакля «Пугачев» на Таганке. Но с удовольствием принял приглашение навестить старшую сестру поэта Екатерину Александровну в Вспольном переулке, надеясь на серьезный, обстоятельный разговор. Но оказалось, сестра Есенина просто решила познакомить Владимира с творчеством приятеля своей дочери, петрозаводским журналистом Виктором Дергилевым, который увлекался сочинительством, усердно подражая своему любимому поэту. И предложила молодому человеку почитать что-нибудь новенькое. Виктор с болью в голосе и скорбью на челе поведал о своей незадавшейся любви:

Послушав, Высоцкий даже похлопал. А при расставании крепко пожал домашнему поэту руку и выдал прощальный экспромт: «Пишите больше о любви, но меньше плюйте на любимых!»

Но с той поры старался избегать подобного рода встреч, считая себя не вправе давать какие-либо рекомендации начинающим стихотворцам. Он же не знал, что мудрая сказочница Татьяна Александрова, услышав, как Высоцкий пел «Песню акына» Андрея Вознесенского – «Пошли мне, Господь, второго»!», лукаво усмехнулась и сказала:

– Андрей просил у Господа «второго», а Тот неизреченной милости своей послал ему Первого…

Напротив, в моменты тоски и творческих метаний, когда «не пишется, душа нема…», он обращался за советом к друзьям. Искал ответ на свои мучительные вопросы у музы Вознесенского Озы – писательницы Зои Богуславской. Потом сообщал в Магадан Игорю Кохановскому, что она его успокоила: «Сказала, что и в любви бывают приливы и отливы, а уж в творчестве и подавно…»