– Там этот молодой человек. Дворник. Он каждый день к ним ходит. Думаю, это он уговорил девочку подышать свежим воздухом.

– Солодовников?

– Уж не знаю, как там его фамилия, но определенно могу сказать, что это очень хороший человек. И работает хорошо. Теперь у нас кругом чистота. Он нам и газоны стрижет.

Совершенно заинтригованная, я обошла крыло Гориных и вышла на их участок.

По газону ходил Солодовников с газонокосилкой, которая и жужжала, жадно срезая траву.

Наверху, на балконе, возлежала Ника в шляпе от солнца и темных очках.

Эти двое, казалось, не смотрели друг на друга: один – погруженный в работу, другая – наслаждаясь созерцанием.

Я предпочла не нарушать это насыщенное молчание и вернулась на крыльцо. Мне открыла Элла. Выглядела она, как всегда, безупречно. Будто только что из салона. Возможно, так оно и было.

Однако в глазах, в выражении лица проступало что-то новое. Это было сразу заметно. Или, может, я прежде была вообще невнимательна к другим и многого не замечала?

– Вот пришла навестить вас перед отъездом.

– Куда-то уезжаешь?

Я объяснила про путевку, а сама с удивлением продолжала отмечать в Элле неоспоримые перемены. Казалось, она была сосредоточена на некой мысли. Была как-то особенно собранна. Будто это она уезжала, а не я.

– Как дела у Ники?

Элла внимательно посмотрела на меня, словно взвешивая про себя слова, которые собиралась сказать.

– Ника стала чувствовать руки, шевелить пальцами.

– Это же здорово! – искренне обрадовалась я. – Значит, возможно…

– Все! – остановила меня Элла. – Больше ничего не говори.

– Молчу! А Солодовников? Она его не прогоняет?

– В том-то все и дело. Сначала прогоняла, злилась. А потом… Потом он как-то не появлялся целую неделю. Мы с Романом решили – все, не выдержал парень.

– Ну… а Ника? Хоть заметила его отсутствие?

– Она спросила что-то вроде: «Куда пропал этот придурок?» А он пришел и в дом не идет. Взял шланг, поливает газон. А ей видно, что брызги. А кто это, не знает – бывает ведь, и Роман во дворе возится.

– А потом?

– Потом перед балконом появились шарики. Целая гроздь шаров. И вот они напротив окон Ники висят. А он их за нитки внизу держит. И она улыбнулась. Я сама видела – впервые улыбнулась за все это время.

– Какой он терпеливый.

– Да он просто нереальный, этот Солодовников, – согласилась Элла. – Таких вообще больше нет! Когда он приходит, мы все оживаем. Роман, конечно, в своем репертуаре – рвется решить все его проблемы. Стал звать к себе на работу, зарплату посулил, как у заместителя своего.

– А Солодовников?

– Улыбается. Мне, говорит, нравится у вас дворником работать. Только попросил разрешения библиотекой нашей пользоваться. Возьмет книжку, сядет в кресло, которое возле дверей Ники стоит, в коридорчике, и сидит, шелестит страницами.

– А она?

– Она молчит, молчит, а потом и спросит: «Эй, Солодовников, это ты или мыши?» Ну он что-нибудь ответит. Обменяются колкостями. А иногда заглянешь к ней в комнату – Солодовников сидит на полу, вслух ей читает.

Мы помолчали.

– Ты знаешь, – нарушила молчание Элла, – я каждый день молюсь – только бы ему это не надоело! Ведь она невозможная бывает. Лиза уволилась, домработница жалуется.

На столике рядом со мной запиликал телефон хозяйки. Засветился экран, проявил известного в нашем городе музыканта. В нашей семье его называли не иначе, как Эллочкин композитор. С экрана музыкант обаятельно улыбался.

Хозяйка скользнула взглядом по мобильнику и продолжила разговор, будто ничего не видела и не слышала.

Я показала глазами на трубку.

Элла едва заметно нахмурилась, взяла мобильник. И… отключила сигнал. Затем поднялась, сходила за сигаретами и пепельницей, вернулась. Мой разговор с ней на этом мог бы и прерваться, пора было подняться к Нике. Но в это время сверху, из дверей Никиной комнаты, выглянул Солодовников, весело поздоровался со мной, что-то взял из коридора и снова нырнул в комнату.

Я слегка обалдела. Как же он очутился в доме?

И сама себе ответила – через балкон.

– Не нужно им сейчас мешать, – попросила Элла. – Подожди минут десять. Он перенесет ее с балкона в комнату.

На столе беззвучно заплясал телефон. Засветился экран, снова заулыбалось симпатичное лицо композитора. Элла неторопливо отключила телефон. Аппарат пиликнул заключительную мелодию. Экран погас.

Я наблюдала за всем этим, не смея спрашивать.

– Я рассталась с Феликсом, – ответила Элла на мой молчаливый вопрос.

– Разлюбила?

Она отрицательно покачала головой:

– Нет, люблю. Кажется, еще больше люблю, чем всегда.

– Тогда – он?

– И он, думаю, любит по-прежнему и не хочет смириться с моим решением.

Я чувствовала, что Элле необходимо выговориться. И хотя обычно она не посвящала меня в свою личную жизнь, я поняла, что сейчас услышу от нее нечто важное. То, что она пока еще никому не говорила.

– Помнишь, ты как-то изложила мне свою теорию о «сундуке качеств»? Ну, что на семью дан сундук качеств и каждый берет оттуда по желанию. Если кто-то возьмет много, другим меньше достанется.

– Ну… я иногда люблю порассуждать, – согласилась я. То, что Элла запомнила и даже приняла к сведению мое философствование, мне польстило.

– Я много думала на эту тему и поняла, что в этом что-то есть. Твое наблюдение можно проверить на практике и расширить.

– Ну уж, – скромно буркнула я.

– Подожди. Это не только с качествами характера так. Это со всем так. Если один берет слишком много, то кому-то не достанется совсем. Нет, ты согласись, это действует как закон!

– Бедные и богатые? – спросила я.

– Ну хоть и это. Если один человек слишком богат и раздувает свое богатство без конца и края, то где-то будет обязательно слишком бедный. Но это всем известно, и я не об этом. Богатые должны делиться – это ясно. Я о любви.

– Что-то я не совсем понимаю.

– Ну как же?! Вот взять хотя бы нас, нашу семью. Мы с Романом как с ума сошли. Мы оба хотим многого! Нам нужна любовь! И чтобы она была такая… Чтобы крышу сносило, понимаешь? Наша, домашняя, уже не греет. И мы запускаем, запускаем руку в этот сундук, будто он бездонный. Не думаем, что если мы все выгребем, Нике-то не достанется! Совсем. Понимаешь?

Я немного ошалело смотрела на Эллу. Она всегда казалась мне поверхностной, что ли… Сейчас она говорила с горячим убеждением и верой. С глубиной. У меня мороз пробегал по спине. Неужели человеку необходима большая беда, чтобы с него начала опадать налипшая за годы жизни шелуха бытия и на свет начал проступать он сам – такой, какой есть на самом деле?