Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только объясните мне, ради бога, наш диагноз, он что, так безнадежен? Если безнадежен, тогда говорите, говорите нам приятное, говорите, как мы все прекрасно выглядим, какой у нас замечательный цвет лица и румянец, ого, во всю щеку! Скрасьте последние дни.
Но если шансы на выздоровление все же имеются, то уж, будьте любезны, выкладывайте все как оно есть. Выдержим. Выдержим все и широкую, ясную… Не впервой. И если кто из руководителей вдруг забьется в истерике — сразу нашатырного спирта ему. Как у нас там с нашатырем? Тоже плохо? Тогда найдите руководителя с нервами покрепче, раз и с нашатырем тоже.
«Для веселия планета наша мало оборудована», — обронил как-то великий пролетарский поэт. Как в воду глядел. Особенно здесь, на одной шестой.
Мир тревожен. Это, пожалуй, его главная особенность. Так он и всегда был тревожен. И будет тревожен. Ну и что? Удавиться теперь, что ли? Боязнь тревоги — признак старческой расслабленности. Любое цивилизованное общество живет в состоянии тревоги, и только там, где царит тоталитарный режим, — тишина и спокойствие, как в хорошем сумасшедшем доме. В хорошем сумасшедшем доме всегда тишина и спокойствие. У диктаторов и психиатров не забалуешься.
А я не хочу снова в брежневскую и андроповскую психушку. Я не хочу, чтобы мне ежеутренне и ежевечерне вкатывали лошадиную дозу успокоительного в форме газетно-телевизионных инъекций, подкожно и внутривенно, что вот, мол, несмотря на отдельные недостатки, и т. д. и т. п.
Недостатки никогда не бывают отдельными. Отдельными бывают колбаса и успехи, а недостатки — в порядке вещей, и не надо себя обманывать на этот счет.
Сейчас трудно, а будет еще трудней. Но зато будет интересно. Очень интересно будет. Я уже приготовился в предвкушении. Жду.
А зло — что ж. Зло на то и существует в мире, чтобы добро могло проявляться. Зло — точка приложения добра. И уж чему-чему, а добру никогда не сидеть сложа руки.
Легкое обаяние жулья
Жулики всегда обаятельны.
Ну почти всегда.
Вы когда-нибудь видели необаятельного жулика?
Мне лично не приходилось.
Обаятельность необходима жулику, как длинные пальцы пианисту. Необаятельный жулик — это все равно что некрасивая проститутка. Что она может заработать, бедная?
Вы же понимаете, для того чтобы выйти из доверия у кого-нибудь, нужно сначала войти в него. Вот так они и живут, жулики: вошел — вышел, вошел — вышел.
Жуликам также присущи легкость нрава, веселость, общительность, жулик обычно — душа любой компании. Он вам и анекдот расскажет, и на расческе сыграет, и покажет карточный фокус, и в заключение, конечно, надует. Непременно надует. Это уж будьте покойны. Но даже уже после того, как надули, жертва не сразу отходит от наркоза обаяния, а еще некоторое время покручивает головой и приговаривает: «Экий ведь черт, а! Ведь надул, шельма! Ну надо же!».
Честные же люди необыкновенно тяжеловесны и вспыльчивы. Они постоянно колют глаза окружающим своей честностью. Они все время подозревают, что честность их недостаточно оценена обществом, что им как-то недодано в уважении. От честности за версту пахнет скукой и скандалом. Поэтому с честными людьми никто не хочет дружить. Все хотят дружить с жуликами.
Это по-человечески понятно. В них, что там ни говори, очень сильно творческое начало. Даже в самом мелком жульничестве присутствует элемент вдохновения. Жулик постоянно вынужден изобретать что-то новенькое, в то время как честность по своей природе неподвижна и одномерна. Писатели и режиссеры давно обнаружили, что из честности много не выжмешь. Хоть ты тресни, а про честного человека ни порядочного романа не напишешь, ни мало-мальски увлекательного фильма или спектакля не создашь. С честными никогда ничего не происходит. Они рано ложатся спать, уходя гасят свет, моют руки перед едой и пересекают улицу только на зеленый свет. Ну, сами посудите, какой уж тут роман! Тощища одна!
Наша беда, наверное, заключается в том, что мы еще не учились как следует использовать энергию жульничества в мирных целях. Направлять ее на нужды народного хозяйства. Извлекать из нее качества, необходимые для решения государственных задач, а опасные свойства жульничества как-нибудь нейтрализовать. Ток ведь тоже и убить может, однако умные люди заставили его крутить моторы и освещать дома. Сдается мне, что эти люди были немножечко жуликами.
Мы создали государство, где, по сути дела, нельзя и шагу ступить, чтобы не нарушить закона. Уже фактом своего существования мы чего-нибудь да нарушаем. Чтобы выжить в наших условиях, нужно ежесекундно проявлять дьявольскую хитрость и изворотливость, почти как во времена охоты на мамонтов. Так мы же горы своротим, если нам хоть маленькую послабку сделают. Нужно только провести приводные ремни от наших хитрости и изворотливости к каким-нибудь ценным турбинам. Они же будут вращаться как бешеные.
Но тут уж я умолкаю. Туг уж пускай ломают голову знатоки по устройству всех этих социальных систем. Как, чего, откуда и куда — они в курсе должны быть. А мое дело предложить. Чао!
Валюту хочу!
Почему, собственно, говоря, мы так любим иностранцев? Думаю, что мы любим иностранцев все-таки не самих по себе. Думаю, что в иностранцах мы любим нашу веру в то, что хоть где-то на земле есть разумные существа. Верую, господи, верую!..
Вот они идут по нашему родному метрополитену, стайка иностранных стариков и старушек, откормленных и моложавых, заставляя нас с особой пристальностью всматриваться в них, с надеждой, что ли, обнаружить наконец давно искомые анатомические различия: может, у них руки как-то не так приделаны к туловищу?.. Тогда почему они этими самыми руками?.. А мы — нет!..
А что, если взять какого-нибудь одного иностранца и просветить лучами: может, у него мозги как-то не так повернуты? Тогда почему они этими же самыми мозгами?.. А мы — нет!..
И почему их деньги называются валютой, а наши даже уже и деньгами не называются?
Или, например, возьмем ту же Италию… Италия почему-то особенно не дает покоя… Боже мой!.. 67-й кабинет министров меняется!.. В общем, какой-то там такой по счету… Как перчатки…
Впрочем, чувствую, сравнение безнадежно устарело. Я как потерял перчатки прошлой зимой, так и до сих пор купить не могу, нету. Так что они министров меняют гораздо чаще. А мы своих — ох, с таким скрипом. Конечно, жалко же нашего министра! Куда же он после пойдет?.. Профессии — никакой! Жена, дети… Жалко же министра!..
Или вот Япония… У меня