время, что завтра какое угодно может быть число. Может 6-е, а может сразу 15-е.

* * *

Хорошо быть жадным, злым и здоровым!

* * *

В доме живет зам Лужкова. Горячую воду в доме отключают, когда он уезжает в отпуск. Все в доме знают это и участливо интересуются, не собирается ли он ехать отдыхать. А он, наверное, умиляется тому, какой чуткий народ живет вокруг.

* * *

Нищие возле «Макдоналдса». Стыдят, если не подаешь. Мол, сам жрать идешь в «Макдоналдс», а нищему подать жалко. Нищие веселые и пьяные. Особенно пристают к иностранцам.

* * *

Красота не спасет мир.

* * *

В голодающей стране отдельно взятая голодовка совершенно теряет смысл.

* * *

Торт «Мавзолей». С шоколадным Лениным внутри.

* * *

Кукиш — оружие пролетариата.

* * *

Сколько евреев уехало! Ведь насколько здесь жизнь должна была сделаться легче. А нет, все тяжелее и тяжелее.

* * *

Самоубийство: ну как бы человек подал заявление по собственному желанию!

Леонид Ильич Брежнев целуется с Тодором Живковым в подъезде. Ужас!

* * *

Главное захватить телевидение. И банк. А мосты и телеграф нам и на фиг не нужны!

* * *

У каждого советского человека как бы две матери: одна родная, кровная, другая — та, к которой его постоянно посылают и куда он никогда не идет.

* * *

…И зачем же мне мчаться со скоростью звука в Новосибирск, если и там то же самое?

* * *

… — А теперь докажите, что вы не верблюд.

И тут он не выдержал и плюнул. Записали: «Верблюд, хотя и склонен утверждать, что им не является».

* * *

И наступило Царство Добра и Справедливости. Во всем городе, во всей стране остался только один плохой человек. Его забрали ночью.

Ночью его забрали…

Увольнительная в Италию

Командировкой это не назовешь, туристической поездкой — с большим натягом, а вот увольнительной — можно. Именно что увольнительной, но, правда, в Италию. Пошлялся, поглазел на витрины, газированной водички попил — и обратно, в родную казарму. Чем не увольнительная?

Римского папу не видел. Папа в это время был в Африке, разминулись, выходит.

Зато Ватикан, Пизанская башня, спагетти, капитализм итальянский — все на месте. На том самом.

Наиболее яркие итальянские впечатления — от соотечественников, с которыми убыл в увольнительную.

Обыкновенная, привычная неприязнь друг к другу, испытываемая изо дня в день дома, за границей почему-то перерастает в полную психологическую несовместимость, как будто мы не по Риму вместе гуляли, а находились на длительном боевом дежурстве в атомной подводной лодке.

Наша группа называлась журналистской. Почему журналистской, я так и не понял. С таким же успехом она могла бы называться и группой японских самураев. Хотя если толковать понятие «журналист» в расширительном смысле — тогда, конечно… В какой-то степени все люди на свете где-то как-то журналисты, а почему бы и нет?!

Группа даже побывала на традиционном празднике газеты «Унита», где итальянские коллеги организовали то ли обоюдную пресс-конференцию, то ли просто встречу, никак я не мог взять в толк. Но какая-то вялая была пресс-конференция. Или все-таки это была встреча? Вялая какая-то!.. Такие вопросы задают отличники в классе во время инспекции из гороно. Ты, Вовочка, поднимешь руку и спросишь то-то и то-то, а ты, Петенька, спросишь то-то и то-то. Вопросы, чтобы, не дай бог, не поставить отвечающего в тупик.

Во время поездки не обошлось и без милых домашних недоразумений.

Одна женщина из нашей группы вознамерилась, просто страшно себе представить, отклониться от расписания, намеченного «Интуристом», и встретиться со своей дочерью, проживающей в городе Милане, причем на четыре дня раньше, чем там окажется вся остальная группа. Так с этой несчастной уполномоченная «Интуриста» что-то вроде объяснительной потребовала. Что-то вроде расписки, что в Милане эта женщина обязательно присоединится к группе. Шагу наш человек не может ступить без расписок и объяснительных, вечно трепещет от любой самой малой ответственности, не верит ни в устное слово, ни в естественные душевные порывы. Порывы порывами, а в родной казарме за порывы-то и по шапке дать могут.

Ну купили мы по буржуазному двухкассетнику и — домой, в Москву, с промежуточной посадкой в Киеве.

Типун мне на язык, но слово «посадка» в нашем отечестве звучит двусмысленно.

В Киеве мы сели так, что потом долго не могли взлететь.

Летчики объяснили, что сломался грузовой контейнер, из-за чего самолет не может освободиться от транзитного груза, в пассажирской же среде пронесся слух, будто бы ждут местного министра, решившего смотаться в Москву на денек-другой, и то ли у министра совещание затягивается, то ли он никак с женой не простится, в общем, штучки административно-командной системы, вы меня понимаете.

Верую, господи, верую! Верую и в министра, и в штучки, но особливо в сломанный грузовой контейнер. Контейнер — это, братцы, такая вещь, что он завсегда ломается. В одно никак не могу поверить — в победу здравого смысла и деловитости на этой одной шестой.

Наверное, господи, когда ты заправлял свою небесную авторучку, рука у тебя дрогнула и посадил ты огромную кляксу, расплывшуюся всеобщим маразмом от Москвы до самых до окраин.

Родина встречала туманом, самыми невероятными слухами, неласковыми и бестолковыми пограничниками.

Туманом — потому, что природа, слухами — в силу недостатка газетной бумаги, а бестолковыми пограничниками — тоже понятно почему. Они же все время границу охраняют, нет возможности отлучиться с поста, глянуть, как там, допустим, в Италии пограничники работают, смотришь, бестолковости бы и поубавилось.

Граница у нас на большом заржавленном замке, вроде амбарного, правда, его недавно начали смазывать, но как он себя поведет в следующий раз, все еще предугадать невозможно: откроете или опять его заклинит?..

И вот сижу дома и радуюсь, что я не итальянец. Если бы я был итальянцем, разве бы я в Италию-то съездил?! Я бы жил в Италии и думал бы, что все это в порядке вещей.

Любит?.. Не любит?.. Плюнет?.. Поцелует?..

«Слишком много умников развелось» — это, конечно, точка зрения идиота. А потом — где же слишком? Лично я не ощущено ни по себе, ни по состоянию общества, чтобы мы страдали от перепроизводства умников. Скорее, наоборот.

Лучшие минуты трибунного времени проходят в выяснении вопроса, кто действительно имеет право говорить от имени народа, а кто этого права не имеет. Кто — от кучки профессоров, а кто — от