Вот каким образом я тренировал моих молодых людей: я клал перед ними хороший фотографический снимок мужчины или женщины и предлагал им высказать об этом незнакомом лице троякого рода суждение: эстетическое, нравственное и интеллектуальное. Я не ставил им задачей определение здоровья или расы, потому что для оценки первого фотография представляет разве лишь недостаточные данные, а второе – требует этнологических познаний, которыми эти молодые люди не обладали. Собрав сведения, заключавшая в себе троякий приговор, я обсуждал их вместе с моими учениками, спрашивая последних о мотивах высказанных ими суждений; затем, делая выкладки из этих цифр, я составлял свою статистику. Во избежание сбивчивости при таких суждениях, я предложил употреблять только три формулы для каждого определения: красивый, безобразный и посредственный – в эстетическом отношении; добрый, злой и посредственный – в нравственном; умный, глупый и посредственный – со стороны умственного развития.

Вот результат моих экспериментов, сгруппированный в одной таблице, которая доказывает всю пользу подобного рода исследований. Когда теоретическая философия, мораль, метафизика и множество других ложных наук, следуя естественному закону развития, преобразуются в экспериментальную психологию, тогда чувство и мысль будут изучаться только этим методом.

Оказывается, что наибольшее число согласных показаний дано в области нравственной оценки и меньше всего в области умственной; эстетическая оценка занимает середину – и это совершенно естественно.

Чувства оставляют на нашем лице более глубокий и более характерный след, чем мысль, а с другой стороны, выражение последней может совершенно исчезнуть в фотографии. Большинство наших фотографов обладают драгоценной способностью превращать в идиота гениального человека, будь это Данте или Шекспир. Кстати, я всегда буду вспоминать одного смелого фотографа, который, желая мне всякого добра, добивался с помощью различных манер и артистических поз сделать из меня Аполлона или Байрона. Как он ни старался осуществить эту мечту, но в каждом новом портрете получалось все больше и больше безобразия и тупости выражения. Я ему не мешал и, насколько хватало у меня терпения и снисходительности, покорялся пытке, которой он меня подвергал, имея лучшие и самые чистые намерения. Наконец, после десятой или одиннадцатой пробы я сказал этому усердному другу: «На этот раз вы все-таки достигнете своей цели и получите тип совершенного кретина».

Есть и другая причина, вследствие которой наши суждения часто гармонируют между собою в деле нравственной оценки человеческого лица, а именно привычка, начало которой кроется в самом раннем детстве, направлять свою наблюдательность в этом смысле. Ничто нас так не интересует, как знание того, чего можно ждать, с хорошей или дурной стороны, от известной женщины или от известного мужчины, которых мы приближаем к себе. Для нас гораздо важнее знать о человеке, добрый ли он или злой, лживый или искренний, чем насколько он красив или умен. Чтобы убедиться в этом, притворитесь только, будто вы журите своего ребенка, и старайтесь при этом выражать на своем лице попеременно знаки то гнева, то расположенности. Ребенок будет смотреть вам прямо в лицо и изучать вас бессознательно, но глубоко; со своей стороны, он начнет производить над вами эксперименты, улыбаясь, когда вы будете серьезны, и, удерживая свою серьезность, в то время как вы улыбнетесь, с тем чтобы узнать, действительно ли вы сердитесь или шутите. Тот же опыт вы можете повторить с умной собакой, и, видя, что тут получается то же самое явление, вы убедитесь (если еще имеете в этом надобность), что азбуку мимики нужно искать у детей и у собак, а не на высотах метафизики.

В тех случаях, когда дело идет об эстетической оценке, субъективные влияния вносят сбивчивость в наши суждения; за исключением случаев редкой красоты или крайнего безобразия, разногласия встречаются на каждом шагу.

Из нашей таблицы вытекают еще два других заключения. В суждениях относительно сильных выражений сходятся все; но различия мнений выступают очень резко, коль скоро дело идет о выражениях менее определенных. Точно также я могу заметить, что суждения всего более согласуются между собою, когда речь идет об индивиде нашей расы, и, наоборот, до крайности расходятся, когда мы говорим о людях, принадлежащих к такому типу, который с морфологической точки зрения сильно уклоняется от нашего.

Так, например, при определении красоты миловидной маленькой римлянки, из десяти мнений девять получилось согласных, и только одно признало ее красоту посредственной. Напротив, Тьебо один из двух Аккасов, находящихся в Вероне, был признан красивым шестью голосами, безобразным – пятью, посредственным – двумя. Однако же, если красота или безобразие выступают очень резко, то значение этнического элемента отходит на задний план, и наши суждения оказываются согласными. Вот почему негр из Занзибара был всеми единодушно признан безобразным, а маленькая японка названа красивою семью голосами из девяти.

Я не собирал при своих наблюдениях цифровых данных относительно такого рода суждений, которыми, на основании исследования лица, определяется состояние здоровья или болезни. Но я могу утверждать, что в этих суждениях, называемых мною физиологическими, существует больше согласия, чем где бы то ни было; это, быть может, зависит оттого, что оценка в данном случае составляется легче, а может быть и оттого, что мы постоянно упражняем в этом отношении свою наблюдательную способность. Что-то невероятное представляет собою то совершенство, которое могут достигнуть наши чувства, когда они постоянно упражняются в одном и том же направлении, или когда наше внимание сильно напряжено вследствие особых побуждений. Сколько раз приходиться слышать суждения: «О, какой здоровый вид и право, приятно смотреть» или «О, несчастный, какой у него жалкий вид ему остается прожить всего несколько дней» и т. п. Более всего странно то, что подобного рода эмпирические суждения заключают в себе огромную ценность, часто такую же, как и в приговоре, произнесенным людьми науки.

Если вы спросите людей, незнакомых с медициною, на чем построены их определения, относящиеся к здоровью, вы еще более удивитесь вескости простого наблюдения. Все те основания, которыми они руководствуются, заключают собой половину физиологии и патологии. Тут будут приняты в соображение и условия питания, и состав крови, равно как гармония и сила инервации многочисленных мышц, заправляющих движениями глаза и остальных частей лица.

И эти немногие стенографические знаки, добытые народным опытом, воспроизводят столько явлений нашей жизни, что могут служить для нас надежными критериями при составлении верных суждений.

Говоря о прекрасном цвете лица, что подразумевают, как, не кровь, достаточно снабженную шариками, в количестве которых нет ни недостатка, ни избытка, и циркулирующую с надлежащей быстротой в сосудах кожи лица? И наоборот, что подразумевают под дурным цветом лица, как не порочное смешение крови, с очень скудным или чересчур большим содержанием различных составных частей? И простой люд совершенно здраво рассуждает, что в надлежащем составе и в правильном обращении крови заключается большая половина условий для обладания прекрасным здоровьем.