Ранним утром следующего дня маленькая эскадра приблизилась к берегам Суффолка, и береговые форты салютовали ей из пушек. В устье Темзы Петр и адмирал Митчелл перешли с «Йорка» на яхту поменьше под названием «Мэри». В сопровождении еще двух кораблей она отправилась вверх по Темзе и утром 11 января бросила якорь возле Лондонского моста. Здесь Петр пересел на королевскую барку, которая прошла на веслах еще выше по течению, к пристани на Странде. Его встретил камергер двора и приветствовал от имени короля Вильгельма. Петр отвечал по-голландски, а владевший голландским адмирал Митчелл выступал как переводчик. Петру очень понравился адмирал, поэтому он первым делом попросил короля, чтобы именно Митчелл был приставлен к нему для официального сопровождения и в качестве переводчика на все время пребывания в Англии.

Первые свои дни в Лондоне Петр прожил в доме 21 по улице Норфолк. По его настоянию дом выбрали маленький и скромный, с выходом прямо на берег реки. Через два дня после приезда царя король нанес ему неофициальный визит. Он приехал в незаметном возке и застал царя одетым по-домашнему, в спальне, которую тот делил с четырьмя своими спутниками. Монархи начали беседовать, но вскоре Вильгельм почувствовал, что в крохотной комнатке слишком жарко и душно, – его астма напомнила о себе. Петр, едва приехав, сразу же, по московскому обыкновению, закрыл окно – в России из-за холода двойные рамы наглухо заделывают и не открывают с ранней осени до поздней весны. Борясь с удушьем, Вильгельм попросил распахнуть окно и полной грудью вдохнул чистый, холодный воздух, хлынувший в комнату.

23-го числа Петр с адмиралом Митчеллом и двумя русскими спутниками поехал в Кенсингтонский дворец, чтобы впервые нанести визит Вильгельму как королю Англии. Эта встреча оказалась продолжительнее их кратких бесед в Голландии или в тесной каморке Петра на улице Норфолк. Их никогда не связывала задушевная дружба – слишком велика была пропасть между двадцатипятилетним царем, полным жизни, не особенно отесанным, привыкшим к неограниченной власти, и одиноким, усталым, печальным английским королем, – и все-таки Петр привлекал Вильгельма. Энергия и любознательность царя произвели на него яркое впечатление, и к тому же Вильгельм не мог скрыть, что ему приятно восхищение Петра его персоной и подвигами. Как политик, всю жизнь создававший межгосударственные союзы, он с удовлетворением увидел, что Петр исполнен враждебности к его давнишнему врагу, Людовику XIV. Что до Петра, он по-прежнему чтил своего голландского героя, невзирая на то что ни возраст, ни характер Вильгельма не располагали к дружественному сближению.

После разговора с королем Петра представили наследнице престола, тридцатитрехлетней принцессе Анне, которой через четыре года суждено было сменить Вильгельма у власти. По настоянию короля Петр остался на бал, хотя, чтобы сохранить инкогнито, лишь наблюдал за происходящим через окошко в стене бального зала. Его восхитило устройство ветрового прибора, установленного в галерее Кенсингтонского дворца. Прибор соединялся тягами с флюгером на крыше и указывал направление ветра. Позднее Петр установил такой же прибор в своем маленьком Летнем дворце у Невы, в Санкт-Петербурге.

Во время этой же встречи Вильгельм уговорил Петра позировать художнику Годфри Неллеру, Написанный им портрет, по отзывам современников, отличался необычайным сходством с оригиналом. Сегодня портрет висит в Королевской галерее того самого Кенсингтонского дворца, где три сотни лет назад зашел разговор о его создании.

Вся официальная часть пребывания Петра в Лондоне свелась к этому единственному визиту в Кенсингтонский дворец. Упорно скрываясь под чужим именем, он странствовал по Лондону, сколько ему было угодно, нередко пешком, даже в холодные зимние дни. Как и в Голландии, он наведывался в мастерские и на фабрики, все время просил, чтобы ему показывали работу всяких приспособлений, и даже требовал чертежи и технические описания. Царь заглянул к часовщику купить карманные часы и застрял там, обучаясь разбирать, чинить и снова собирать замысловатый механизм. Ему понравилось, как сработаны английские гробы, и он велел отправить один в Москву в качестве образца. Он купил чучела крокодила и меч-рыбы – диковинных тварей, невиданных в России. Один-единственный раз Петр выбрался в лондонский театр, но толпа смотрела не столько на сцену, сколько на него, и ему пришлось спрятаться за своих спутников. Царь познакомился с конструктором яхты «Ройял трэнспорт», который для него строил король Вильгельм. К удивлению Петра, этот корабел оказался молодым человеком знатного рода и большим любителем выпить, так что он весьма пришелся царю по душе. Перегрин Осборн, маркиз Кармартен, был сыном знаменитого Денби, герцога Лидсского, министра Карла II. Он, как выяснилось, отличался поразительным мастерством не только по части выпивки, но был еще и прекрасным моряком, и талантливым конструктором. Именно благодаря Кармартену Петр познакомился со своим отныне любимым напитком – перцовкой. Эта пара так часто наведывалась в кабак на улице Грейт-Тауэр, что ее переименовали в Царскую улицу. В компании Кармартена Петр познакомился с Летицией Кросс, самой известной из тогдашних актрис. Он отнесся к ней благосклонно, и актриса, почуяв, что тут можно рассчитывать на щедрое вознаграждение, перебралась к нему на все время царского визита в Англию.

Разумеется, самым привлекательным из лондонских зрелищ был для Петра лес корабельных мачт большой торговой гавани Пул, или «Лондонской заводи». Как-то раз Даниэль Дефо насчитал в ней ни много ни мало две тысячи судов. Петру не терпелось начать осваивать кораблестроение в доках и на верфях в низовьях Темзы, однако его намерения временно нарушил сковавший реку лед. Зима в 1698 году выдалась на редкость холодная. Река замерзла и выше Лондона, так что из Саутворка можно было пешком перейти на другой берег, в город. Уличные продавцы, фигляры и мальчишки сваливали в кучу товары, пожитки и резвились на льду; но, увы, передвигаться по воде стало невозможно, и осуществление царских планов задерживалось.

Ради большего удобства и спасения от толп, которые и здесь уже начинали ходить за ним по пятам, куда бы он ни направлялся, Петр переехал в Дептфорд и поселился в Сэйес-Корте – большом, изящно обставленном особняке, который предоставили ему английские власти. Дом принадлежал Джону Эвлину, автору знаменитых очерков и дневников, и был гордостью хозяина, который потратил 45 лет на то, чтобы разбить и вырастить прекрасный сад с лужайкой для игры в шары, с посыпанными гравием дорожками, с живописными рощицами. Чтобы освободить место для Петра и его спутников, пришлось попросить выехать из дома не только хозяина, но и его жильца адмирала Бенбоу, а все помещения заново отделать. Петра в этом доме устраивали его вместительность, позволявшая ему и всей его свите жить под одной крышей, сад, где можно было отдыхать вдали от любопытных глаз, и калитка в конце сада, выходившая прямо на верфь и реку.

На беду Эвлина, для русских ничего не значило ни то, что он был почтенным и известным человеком, ни то, что он всю жизнь трудился над прекрасным садом. Они разнесли его дом вдребезги. Еще пока они там жили, до смерти перепуганный домоправитель писал своему хозяину: «Дом полон людей, к тому же совершенно отвратительных. Царь спит рядом с библиотекой и обедает в гостиной возле Вашего кабинета. Он ест в десять часов утра и в шесть вечера, редко-редко проводит целый день дома, а чаще – на Королевской верфи или на реке, одетый как попало. Сегодня здесь ожидают короля. Лучшая гостиная вычищена, чтобы его можно было принять. Король оплачивает все расходы царя».