Во время этого визита Люку показалось, что Тришия со своим возлюбленным не счастливее, чем была с ним. Правда, может быть, ее смутило то, что Люк увидел ее в обшарпанном доме, возле которого стоял «Шевроле Камаро» возрастом не младше двенадцати лет. Но, с другой стороны, дом Люка в Сент-Эндрю был ничуть не лучше.

Девочки, Вайнона и Джолин, были грустны, но этого следовало ожидать; они только что приехали в этот городок и никого тут не знали. У Люка, можно сказать, сердце разрывалось, когда он сидел с ними в пиццерии, куда повел их на ланч. Девочки молчали. Они были слишком маленькие и не понимали, кого винить в случившемся, на кого злиться. Когда он забирал дочерей из дома, они были мрачные, надутые, и ему даже думать не хотелось о том, что придется опять отвезти их к матери и попрощаться с ними. Было очень больно. Но Люк понимал: ничего не поделаешь, за одни выходные такое не решается.

Однако к концу его пребывания в Маркетте все стало чуть лучше. Девочки немного освоились на новом месте, обрели какую-то почву под своими крошечными ножками. Конечно, они плакали, когда Люк обнял их на прощанье, и долго махали руками вслед его машине. До сих пор у него ныло сердце, когда он вспоминал о них.

— У меня две дочери, — говорит Люк. Ему нестерпимо хочется с кем-нибудь поделиться подробностями своей жизни.

Ланни поворачивает к нему голову:

— Это их фотография там стояла — в твоем доме? Сколько им лет?

— Пять и шесть. — Люк вдруг ощущает отцовскую гордость — или то, что от нее осталось. — Они живут со своей мамой. И с мужчиной, за которого она собирается выйти замуж.

Вот так. Теперь о его девочках заботится чужой дядя.

Ланни садится так, чтобы лучше видеть Люка.

— Долго ты был женат?

— Шесть лет. Сейчас мы в разводе, — добавляет он и тут же понимает, что этого можно было и не говорить. — Зря я женился, это было ошибкой. У меня как раз заканчивалась практика в Детройте. Родители начали болеть, и я понимал, что придется возвратиться в Сент-Эндрю… Наверное, мне просто не хотелось возвращаться сюда одному. А тут я бы вряд ли кого-то нашел. Всех знал наперечет, вместе выросли. Пожалуй… я увидел в Тришии свой последний шанс.

Ланни пожимает плечами. Похоже, ей неловко. «Видимо, я переборщил с откровенностью, — думает Люк, — хотя сама она весьма откровенна со мной».

— А ты? — спрашивает он. — Ты была замужем?

Его вопрос вызывает у Ланни смех:

— Если ты думаешь, что я только тем и занималась, что пряталась от остального мира, то ты ошибаешься, — говорит она. — Настал момент, когда я прозрела. Я поняла, что Джонатан никогда не будет принадлежать мне. Я поняла, что это — не для него.

Люк вспоминает тело мужчины в морге. Да, такому красавцу женщины явно пачками бросались на шею. Бесконечные заигрывания и откровенные предложения. Столько желаний, столько искушений… Как можно ждать, что такой мужчина свяжет свою жизнь с одной женщиной? Конечно, Ланни хотелось, чтобы Джонатан любил ее так сильно, что нашел бы в себе силы быть ей верным, но разве можно было его винить за то, что он не оправдал ее ожиданий?

— Значит, ты нашла кого-то другого и влюбилась? — Люк старается вложить в свой вопрос надежду.

Ланни снова смеется:

— Знаешь, странно слышать такие речи от мужчины, который женился от отчаяния и в итоге развелся. Ты просто безнадежный романтик. Я сказала, что была замужем. Я не говорила, что влюблялась. — Она поворачивает голову к окошку. — Но на самом деле это не совсем так. Всех своих мужей я любила. Но не так, как Джонатана.

— Всех? Сколько же раз ты была замужем?

У Люка снова неприятное чувство. Ему становится неловко, как в то мгновение, когда в мотеле Данрэтти он увидел неубранную постель.

— Четыре раза. Знаешь, раз лет в пятьдесят девушке становится скучно. — Ланни усмехается; похоже, подсмеивается над собой. — Все они были очень милы — каждый по-своему. И любили меня. Принимали такой, какая я есть. Особо не выпытывали, что и как.

Люку отчаянно хочется узнать больше о жизни Ланни:

— Насколько ты была с ними откровенна? Ты им рассказывала о Джонатане?

Ланни запрокидывает голову и трясет волосами. Она не смотрит на Люка:

— Я раньше никому не рассказывала правду о себе, Люк. Никогда. Только тебе.

«Интересно, она это просто так сказала, ради меня? — гадает Люк. — Она просто очень опытная, она знает, что люди хотят услышать? Как иначе можно прожить пару сотен лет, чтобы тебя не раскрыли?» Да, наверняка это тонкое искусство — втягивать людей в свою жизнь, привязывать к себе, влюблять в себя…

Люку хочется услышать продолжение истории Ланни. Он хочет узнать о ней все — но можно ли ей верить. Может быть, она все-таки просто манипулирует им, использует его, чтобы окончательно скрыться от полиции? Ланни погружается в задумчивое молчание. Люк ведет машину и гадает, что будет, когда они приедут в Квебек-Сити. Может быть, там Ланни исчезнет и оставит ему только свою историю?

Бостон

1819 год

К отъезду в Сент-Эндрю я готовилась примерно так же весело, как к похоронам. Адер дал мне с собой мешочек с монетами, и я оплатила свое плавание на грузовом корабле, отплывавшем из Бостона в Кэмден. От Кэмдена мне предстоял путь в заранее нанятой карете с кучером. Обычно до Сент-Эндрю и обратно путешествовали только в фургонах тех возниц, которые дважды в год доставляли товары в лавку Уотфордов. Я планировала явиться в городок с шиком — в красивой карете с мягкими подушками на сиденьях и занавесками на окошках. Пусть все знают, что приехала не та женщина, которая уезжала.

Была ранняя осень. В Бостоне стало прохладно и сыро, а на перевалах вблизи округа Арустук уже лежал снег. Я сама удивилась тому, что соскучилась по снегу в Сент-Эндрю, по чистым, белым, высоким и глубоким сугробам, по сосновым иглам, выглядывающим из-под покрывала снега. Куда ни глянешь — повсюду эти белые снежные холмы. В детстве я, бывало, смотрела на мир сквозь покрытое морозными узорами стекло, видела, как метет поземка, и радовалась, что я дома, в тепле, где весело горит огонь в очаге, где мирно спят еще пятеро человек.

В то утро я стояла в бостонском порту и ждала, когда начнут запускать на борт корабля, следующего до Кэмдена. Все было совсем не так, как год назад, когда я оказалась здесь. С собой я везла два сундука с красивой одеждой и подарками, и столько денег, сколько жители всего городка не видели за пять лет. Сент-Эндрю я покинула обесчещенной молодой женщиной, которую не ожидало ничего веселого, а возвращалась утонченной дамой, неведомым образом разбогатевшей.

Безусловно, я многим была обязана Адеру. Но из-за этого мне не становилось веселее.

Во время плавания я сидела в каюте, не в силах избавиться от чувства вины. Чтобы притупить боль, я взяла с собой бутылку бренди. Я пила его глоток за глотком и пыталась уговорить себя, убедить в том, что не поступаю предательски по отношению к своему бывшему любовнику. Я ехала, чтобы сделать Джонатану предложение от имени Адера, и везла ему подарок, о котором можно было только мечтать, — вечную жизнь. Такой подарок обрадовал бы любого. Многие бы даже отдали за это не малые деньги. Джонатан стал избранным. Ему предлагали войти в невиданный мир и узнать, что жизнь вовсе не такова, как мы о ней думаем. Вряд ли Джонатан мог обидеться из-за того, что я ему везла.