Прошло больше двух лет с того дня, как я уехала? Как это могло быть? Это звучало нереально — словно кто-то рассказывал сказку. Может быть, на меня напустили чары, и я проспала часть времени, пока весь мир жил своей обычной жизнью? Я лишилась дара речи. Джонатан взял меня за руку, и я опомнилась.

— Нам не стоит задерживать тебя, тебе наверняка не терпится повидаться с родней. Но пожалуйста, как можно скорее приходи к нам поужинать. Не терпится узнать, какие приключения тебя задержали. До этих пор.

Я окончательно пришла в себя:

— Да, конечно.

Мои мысли улетели далеко. Если столько всего случилось в семействе Джонатана, что же стало с моей родней? Какие несчастья могли их постигнуть? Если верить Джонатану, прошло больше двух лет с того дня, когда я покинула наш городок, хотя это не укладывалось у меня в голове. То ли здесь время текло быстрее, то ли в Бостоне, в круговороте вечеринок и оргий, оно бежало медленнее.

Я попросила кучера остановить карету на дороге, не доезжая до родительского крова. Дом изменился — в этом не могло быть никаких сомнений. Он и вообще-то был довольно скромен, а за время моего отсутствия совсем обветшал. Мой отец выстроил этот дом своими руками, как и другие первопоселенцы. Единственным исключением был Чарльз Сент-Эндрю — для строительства своего красивого жилища он приглашал плотников из Кэмдена. А мой отец выстроил избу с единственной комнатой и с расчетом на позднейшие пристройки. Со временем эти пристройки появились: отец выстроил что-то вроде ниши, примыкавшей к главной комнате, и там поселился Невин. А для меня и сестер было устроено некое подобие второго этажа — высокий настил, на который мы поднимались по лестнице. Много лет мы спали там в одной кровати, словно куклы на полке.

Дом просел. Он стал похожим на старого коня, у которого подогнулись колени. Между бревен как попало торчала пакля. Крыша местами прохудилась. Узкое крыльцо было завалено мусором, в трубе не хватало нескольких кирпичей. За деревьями позади дома мелькали рыжие пятна. Это означало, что на дальнем выпасе пасутся коровы. Моим родным удалось сохранить хотя бы часть скота, однако, судя по состоянию дома, в семье случилось нечто ужасное. Моя родня была близка к полной нищете.

Я внимательно смотрела на дом. Родня вернулась из церкви — повозка стояла около амбара, старый караковый мерин жевал сено в стойле. Но при этом в доме не чувствовалось жизни — только тонкая струйка дыма вилась над печной трубой. Так плохо топили очаг в холодный день? Я бросила взгляд на поленницу. Дров осталось всего три ряда — а зима была не за горами.

Наконец я попросила кучера подъехать к дому. Еще немного подождала, не появятся ли признаки жизни, но так и не дождалась. Тогда я собралась с духом, вышла из кареты и подошла к дому.

На мой стук вышла Мэве. Раскрыв рот, она осмотрела меня с головы до ног, а потом вскрикнула и обвила руками мою шею. Мы закружились на пороге и в вальсе вбежали в дом. У меня в ушах звенел радостный голос сестры:

— Боже милостивый, ты жива! Миленькая Ланор, а мы уж думали, что больше никогда тебя не увидим! — Мэве утирала слезы радости краем фартука. — От тебя не было никаких вестей, а монашки написали маме с папой, что ты, скорее всего… пропала. — Мэве часто заморгала.

— Пропала? — переспросила я.

— Ну… умерла. Убили тебя. — Мэве посмотрела на меня в упор. — Говорят, такое в Бостоне то и дело случается. Приезжают люди в город, а на них нападают разбойники, крадут их, а потом убивают. — Взгляд Мэве стал пытливым. — Но если ты не пропала, сестренка, что же случилось? Где ты была… почти три года?

Почти три года! Вновь мысль о пропущенном времени испугала меня. Пока я проводила время в обществе Адера, остальной мир двигался вперед, словно поезд, по собственному расписанию, и не собирался замедлять ход и дожидаться меня.

От объяснений меня избавила мать. Она поднялась по лестнице из овощного подпола, неся в фартуке несколько картофелин. Увидев меня, она разжала руки, и картофелины посыпались на пол. Мать побелела как мел:

— Не может быть!

У меня сжалось сердце:

— Может, мама. Это я, твоя дочь.

— Воскресла из мертвых?

— Я не привидение, — пробормотала я сквозь стиснутые зубы, стараясь сдерживать слезы. Обнимая мать, я почувствовала, как та исхудала. Она стала очень слаба, руки у нее были совсем вялые. Утирая слезы рукавом, мать кивнула Мэве и проговорила:

— Скажи Невину.

У меня засосало под ложечкой:

— Может быть, еще рано?

— Нет, нужно, — снова кивнула мать. — Он теперь — глава семьи. Больно говорить тебе, Ланор, но твой отец умер.

Никогда не предскажешь, как отреагируешь на такие вести. Как ни сердилась я на отца, как ни догадывалась, что в семье случилось нечто ужасное, все равно слова матери меня ошарашили. Я упала на стул. Мать и сестра встали рядом со мной, заламывая руки.

— Это случилось год назад, — печально проговорила мать. — Один из быков ударил его копытом по виску. Он умер сразу. Не мучился.

А вот они мучились каждый день с тех пор, как это произошло. Я видела это по их страдальческим лицам, по ветхой одежде, по тому, как износился дом. Мать встретилась со мной взглядом:

— Невину пришлось очень тяжело. Он был вынужден взять все на себя — и дом, и ферму, но ты же понимаешь, что это не под силу одному.

Моя мать теперь стала сурово поджимать губы — раньше я за ней такого не замечала. Значит, жизнь была к ней беспощадна.

— Почему вам не нанять кого-нибудь в помощь Невину — какого-нибудь парнишку с другой фермы? Или сдать часть земли в аренду? Наверняка в городе найдутся те, кто мечтает расширить хозяйство.

— Твой брат о таком и слышать не пожелает, так что не вздумай об этом при нем говорить. Знаешь ведь, какой он гордый, — сказала мать и отвела взгляд, чтобы я не увидела горечи в ее глазах. Я поняла, что они все страдают от гордыни Невина.

Нужно было сменить тему разговора:

— А где Глиннис?

Мэве покраснела:

— Она работает у Уотфорда. Сегодня раскладывает товары по полкам.

— В воскресенье? — Я удивленно вздернула брови.

— Правду говоря, Глиннис отрабатывает наш долг, — сказала мать и, раздраженно вздохнув, принялась чистить картошку.

У меня с собой был мешочек, туго набитый деньгами Адера. Последние сомнения покинули меня. Я решила отдать деньги родным, а о последствиях подумать потом.

Дверь распахнулась настежь. В тускло освещенный дом вошел Невин. Я увидела его большой темный силуэт на фоне вечереющего неба. Только через несколько минут я разглядела брата более четко. Он похудел, осунулся, стал крепким и жилистым. Волосы у него были подстрижены очень коротко, почти налысо. Лицо и руки были грязными, сквозь грязь кое-где белели шрамы. Он смотрел на меня так же осуждающе, как в тот день, когда я покидала Сент-Эндрю, но теперь к осуждению примешивалась жалость к себе — из-за того, что стряслось с семьей со времени моего отъезда.